Александр Твардовский - Василий Тёркин

Издание «Роман-газеты» 194ближе к окончательному тексту, чем два предшествующих, но отличается небрежностью подготовки, грубыми опечатками, пропусками текста. Эти небрежности объясняются большой поспешностью этого издания, шедшего «молнией». На беду, по-видимому, именно это издание, благодаря своей дешевизне было расклеено при подготовке следующих изданий и оказалось, таким образом, на основной, линии генеалогии изданий и текстов, вследствие чего, возможно, тексту «Василия Теркина» был нанесен известный ущерб.

В дальнейшем отдельные издания «Василия Теркина» (не считая издания в составе сборников и собраний сочинений) выходили: в издательстве «Художественная литература» — в 1947, 1949, 1952, 1969 гг., в издательстве «Советский писатель» — в 1953 и 1970 гг., в Военном издательстве — в 1950 и 1952 гг., в московском Детгизе — в 1948, 1954 и 1967 гг., в Лениздате (1953), Калинине (1947), Иванове (1951) и др. Однако сколько-нибудь существенных перемен в тексте в этих изданиях уже не производилось.

Для издания 1971 г. в «Библиотеке всемирной литературы» текст поэмы был вновь просмотрен автором. Это было последнее обращение А. Твардовского к тексту «Василия Теркина», причем у автора перед глазами был, как видно, при этом какой-то ранний текст «Книги про бойца», — газета «Красноармейская правда» или рукопись, — потому что во многих случаях, по сравнению с изданием 1970 г., текст возвращен к ранним вариантам. Однако слишком больших и существенных разночтений с предшествующими изданиями (после 1946 г.) и этот текст не содержит.

В целом же за 29 лет прижизненных публикаций текст «Василия Теркина» претерпел многие изменения, а может быть и утраты, о которых трудно теперь судить, строя только догадки относительно мотивов и причин тех или иных изменений. Тем более что ни о каком почти вариантном тексте «Василия Теркина» невозможно сказать, что он забракован автором по своей художественно-эстетической неполноценности. Все это — выразительные, содержательные, превосходные стихи, обладающие всеми качествами стиха Твардовского. Чтение отброшенных редакций и вариантов доставляет такое же наслаждение, как и восприятие основного текста.

Прежде всего, автор отказался от включения в окончательный текст тех глав, в которых речь идет о пребывании Теркина по заданию генерала за линией фронта и у смоленских партизан («Рассказ партизана» и др.). Это самоограничение убедительно мотивировано самим автором в его «Ответе читателям» как преодоление «соблазна сюжетности», которая сводит книгу к какой-то частной истории, мельчит ее и лишает той фронтовой «всеобщности», которая в книге уже наметилась, отражая типичность героя и нарицательность его имени.

Ради той же «всеобщности» и устранения частностей сокращена была, думается, и глава «Поединок», в которой Иван Савчук (первоначальной редакции) оказался единственным персонажем произведения (кроме Теркина), наделенным собственным именем и детальной характеристикой. К тому же эта характеристика противоречит характеру Отечественной войны и образу основного героя, духу и смыслу всей поэмы Твардовского.

Ряд изменений связан с отказом Твардовского от первоначального намерения вывести Теркина в офицеры, сделать его «лейтенантом». Это плохо вязалось с основной мыслью «Книги про бойца», выводящей представителя самого широкого контингента «тружеников войны». Мысль вернуть Теркина в солдатскую массу возникла, по-видимому, вскоре после опубликования в газете соответствующих глав, и в журнале «Знамя» (1945, № 8) в главе «Дед и баба» вместо слова «командир», относящегося к Теркину, последовательно ставилось: «старшой», «молодец», в главе «На Днепре» вместо: «Вывел взвод» — «И вступил», и т. п.

Среди наиболее заметных перемен текста следует отметить три строфы, исчезнувшие при подготовке небрежного, как уже говорилось, издания «Роман-газеты» (1946) из главы «На Днепре»:

Выпавший текст заключался между строчками, единообразно начинающимися со слов: «И еще…», и таким образом легко мог быть пропущен случайно при перепечатке или наборе. Пропущенные строфы принадлежат к самым ярким, кульминационным и психологически убедительным местам поэмы, и в результате их выпадения недостаточно осмысленной стала следующая строфа, содержащая размышление взводного по поводу сделанного ему предложения развернуть знамя:

Можно предположить, что исчезновение этих строф, где употреблено слово «командир», связано с отказом Твардовского от намерения выводить Теркина в офицеры. В связи с этим, действительно, автор вносил в текст некоторые изменения (см. выше). Но все эти изменения были сделаны уже при печатании соответствующих глав в журнале «Знамя» (1945, № 8) и закрепились в двух изданиях 1946 г. — издательства «Советский писатель» (одно из самых авторитетных по тексту изданий «Теркина») и Воениздата. Во всех этих изданиях упомянутые три строфы оставались нетронутыми. Кроме того, первая из исчезнувших трех строф не имеет отношения к теме Теркина-командира. К тому же, изъятие этих трех строф не спасало положение, потому что несколько ниже в той же главе остаются даже слова «товарищ лейтенант», и они определенно относятся к Теркину (см. далее: «Теркин строго говорит…»). Теркин здесь назван также и «взводным», да и по всему смыслу дальнейшего текста видно, что он — командир. Вышеупомянутые авторские поправки достигли своей цели не вполне: некоторые читатели и критики и в окончательном тексте воспринимали Теркина как произведенного в офицеры. Так, А. Тарасенков писал: «Главный герой поэмы — солдат, а впоследствии офицер Красной Армии, Василий Теркин…» 195

Существующая в этом смысле неясность и недоработка отчасти объясняются нелюбовью Твардовского к переделкам произведений, уже написанных. Ему проще и легче было сокращать текст, чем заниматься саморедактированием и дописыванием. По наблюдениям М. И. Твардовской, его исправления часто бывали хуже изначального текста: волюнтаризм порыва, иногда отсутствие нужного для раздумья времени и спокойствия, жесткие сроки вычитки корректур, утрата той «волновой энергии», вдохновения, которые наполняют творца во время большой работы над большой вещью, — всё это приводило к тому, что позднейшие поправки нередко оказывались слабее исконной ткани произведения.