Михаил Светлов - Стихотворения и поэмы

Ты еще не видел, чтобы
Рядом горевавшая у гроба,
С человеком чувствуя разлуку,
Тень его вздымала руку.

Русь большая плакала во мгле…
Человек последний на земле
Так еще, наверно, зарыдает,
Меркнущее солнце провожая.

Но мы знаем: если землю вдруг
Схватит вулканический испуг,
Память о Владимире лелея,
Хаос не разрушит мавзолея.

Но мы знаем: мертвый Ленин рад,
Что назвали город — Ленинград,
Чуем: вместе с нами Ленин, рядом
Над оледенелым Ленинградом.

Пароход придет из-за границы,
Чтобы мудростью его напиться,
Быстрыми и жадными словами
Побеседовать с его учениками.

Видишь, в гавани торговый флот
Русскую воду пьет…

Ай, Петр, Петр!
Если б знал ты, хмур и одинок,
Как России трудно без него, —
Смерти, догоняющей его,
Ты б коня направил поперек.

Ты б услышал, как, звуча в мученье,
Эхо, отскочив от молотка,
Над склоненной скорбью мужика
Трижды простонало:
— Ленин!

И, шагая по его еще
Свежему дымящемуся следу,
Больше, чем свое плечо,
Чувствуем плечо соседа.

Видишь, как нагнулась тьма
Слушать шаг идущих тысяч…
Это строят новые дома —
Терема плененных электричеств.

Как знамена вскидывая искры,
Взволнованный Волхов гудит…
Петр!
Это только присказка,
Сказка еще впереди».

Тяжкий полуденный зной
Встал над восставшей страной;
Кровью песок обагрив,
Движется раненый риф.

К вечеру солнце зайдет,
Двинутся рифы вперед,
Словно густые пласты
Спрятанной темноты.

Вышли проклятые сроки;
Жаждой свободы томим,
К освобожденью Марокко
Выведет Абд эль Керим.

Годы тяжелого груза
Выросли в каменный пласт.
Кто подчинится французам,
Волю испанцам продаст.

Горло до боли сжала
Вражеская ладонь.
Рифы не любят жалоб,
Рифы полюбят огонь.

Пальмы верхушки нагнули,
Кровью встревожен песок.
В ночь восьмого июля
Рифы назначили срок.

Пальмы верхушки нагнули,
Словно завидя самум.
В ночь восьмого июля
Рифы возьмут Уэндсмун.

Ночь никогда доселе
Черной такой не была.
В черную ночь под шрапнелью
Черные шли тела.

Прошлую ночь отступили,
Кровью песок обагрив.
В жаркий песок, как в могилу,
Лег не один риф.

Ночь. Выручай сегодня!
Видишь, навстречу тебе
Голову каждый поднял
И отдает борьбе.

Движемся новым походом.
Но, подчиняясь свинцу.
Черным полкам не отдал
Крепость свою француз.

И, обнажая раны,
Пушкам наперевес
Грозные аэропланы
Молча сошли с небес.

Пусть проиграли сраженье —
Мертвые снова зовут.
Первые пораженья
К новым победам ведут.

Скоро настанут сроки,
И разнесет призыв
В освобожденном Марокко
Освобожденный риф.

Ночь надвинулась на прибой,
Перемешанная с водой,
Ветер, мокрый и черный весь,
Погружается в эту смесь.

Там, где издавна водяной
Правил водами, бьет прибой.
Я плыву теперь среди них —
Умирающих водяных.

Ветер с лодкой бегут вдвоем,
Ветер лодку толкнул плечом,
Он помчит ее напролом,
Он завяжет ее узлом.

Пристань издали стережет
Мой уход и мой приход.
Там под ветра тяжелый свист
Ждет меня молодой марксист.

Окатила его сполна
Несознательная волна.
Он — ученый со всех сторон —
Повеленьем волны смущен.

И кричит и кричит мне вслед:
— Ты погиб, молодой поэт! —
Дескать, пробил последний час
Оторвавшемуся от масс!

Трижды схваченная водой.
Устремляется на прибой
К небу в вечные времена
Припечатанная луна.

И, ломая последний звук,
Мокрый ветер смолкает вдруг
У моих напряженных рук.

Море смотрит наверх, а там
По расчищенным небесам
Путешествует лунный диск
Из Одессы в Новороссийск.

Я оставил свое весло,
Море тихо его взяло.
В небе тающий лунный дым
Притворяется голубым.

Но готова отдать удар
Отдыхающая вода,
И под лодкой моей давно
Шевелится морское дно.

Там взволнованно проплыла
Одинокая рыба-пила,
И четырнадцать рыб за ней
Оседлали морских коней.

Я готов отразить ряды
Нападенья любой воды,
Но оставить я не могу
Человека на берегу.

У него и у меня
Одинаковые имена,
Мы взрывали с ним не одну
Сухопутную тишину.

Но когда до воды дошло,
Я налег на свое весло,
Он — противник морских простуд —
Встал у берега на посту

И кричит и кричит мне вслед:
— Ты погиб, молодой поэт! —
Дескать, пробил последний час
Оторвавшемуся от масс.

Тучи в небе идут подряд,
Будто рота идет солдат,
Молнией вооружена,
Офицеру подчинена.

Лодке маленькой напролом
Встал восхода громадный дом.
Весла в руки, глаза туда ж,
В самый верхний его этаж.

Плыть сегодня и завтра плыть,
Горизонтами шевелить, —
Там, у края чужой земли,
Дышат старые корабли.

Я попробую их догнать,
И стрелять в них, и попадать.

Надо опытным быть пловцом,
И, что шутка здесь ни при чем,
Подтверждает из года в год
Биография этих вод.

Ветер с лодкой вступил в борьбу,
Я навстречу ему гребу,
Чтоб волна уйти не смогла
От преследования весла.

Я стою у высоких дверей,
Я слежу за работой твоей.
Ты устал. На лице твоем пот,
Словно капелька жира, течет.
Стой! Ты рано, дружок, поднялся.
Поработай еще полчаса!

К четырем в предвечернюю мглу
Магазин задремал на углу.
В ресторане пятнадцать минут
Ты блуждал по равнине Меню, —
Там, в широкой ее полутьме,
Протекает ручей Консоме,

Там в пещере незримо живет
Молчаливая тварь — Антрекот;
Прислонившись к его голове,
Тихо дремлет салат Оливье…
Ты раздумывал долго. Потом
Ты прицелился длинным рублем.

Я стоял у дверей, недвижим,
Я следил за обедом твоим.
Этот счет за бифштекс и компот
Записал я в походный блокнот,
И швейцар, ливреей звеня,
С подозреньем взглянул на меня.

А потом, когда стало темно,
Мери Пикфорд зажгла полотно.
Ты сидел недвижимо — и вдруг
Обернулся, скрывая испуг,—
Ты услышал, как рядом с тобой
Я дожевывал хлеб с ветчиной…