Нина Искренко - 151 стихотворение

он говорит
мы раньше были лучше
пока не овладели вдохновеньем
пока едва водили пальцем в небе
и отставали от своих двоих
мы не были столь благосклонны к смерти
и не умели так бессмертно жить
так мастерски
так профессионально
надёжно и цинично защищаться
прижившись в этой жизни изнутри
между кулисами предчувствия и страха
между полозьями сомнительных сентенций
под фиговым листком релятивизма
и ёмких дефиниций герметичной чешуёй
мы не умели так беречь своё лицо
я возражаю
но не время возражать
он говорит
поставим стол и скатерть
расстелим белую крахмальную — приборы
прозрачно-эфемерные фужеры
и рюмки и салфетки на троих
и это будут Пять Минут Любви
а не банальный текст открыто беззащитный
пред сардоническим десантом Мельпомены
и Тулии обнявшихся порочно
до мёртвой хватки — петли тишины —
и я смотрю в его глаза — они пусты
роскошным прихотливым запустеньем
вишневосадным розовым провалом
а не мучнистой бакалейной пустотой
смотрю и верю — да, действительно, вне всяких
сомнений — это Пять Минут Любви
а н е размерность
н е экстраполяция в пространстве
и времени — н е транс н е остановка и н е сон
смотрю и думаю — не время возражать
что я простите знаю этот фокус
и этот ракурс и косой пробор
я знаю правду — целиком и по фрагментам
по капелькам по внутренним карманам
по клеточкам обрезкам по кустам
по собственному крику
и по крайней мере
моя планета — дверь в открытом море
моя скульптура — воздух между слов
моя работа — самовозраженье
я возражаю — где мой аргумент?
он ничего не понимает в этой жизни
и потому он абсолютно прав

Завтра я буду описывать автомобиль
Как он упёрся мне в спину открытым капотом
Как он ворочался под одеялом лохматым
Как мы поплыли поплыли и сели на мель
А послезавтра я так полюблю телефон
Так полюблю что надену ему аксельбанты
Он тут же крикнет мне Hi
Мы тут ищем таланты
(Международный и очень влиятельный слон)
Международная почта проломит мне двери
Оземь ударится станет рублём золотым
Станет руном золотым
Я посмотрю на неё через дырочку в сыре
Господи это же дым
Господи ты ли не слышал предсмертного воя
Но для чего так прозрачны чертоги твои
Видно и рёбра и сердце и аккумулятор любви
Скройся прошу тебя, поговорим про другое
Лучше я буду описывать дальние страны
Струнные ветры и трижды прекрасный покой
Через соломинку дуть голубое вино Ипокрены
хвост петушиный коктейля сжимая стеклянной рукой

Я поняла какой Ты хочешь жертвы
Ну что ж Прииде и возьми
Не попрошу ни милостей земных
ни послабленья на исходе Жатвы

Возьми его и дай его другой
не шевельну ни ухом ни ногой
А если шевельну от слабости поспешной
сметая всё и вся то ухом то ногой
Услышь меня сквозь неизменный вой

Буди милостив ко мне грешной

Живот не умещается в пространстве
Он вылезает из-под одеяла
и делает надутое лицо
Он в поисках негаданного счастья
любезничает с пуговкой на брюках
переосмысливает Генделя и Баха
и ходит взад-вперёд как часовой
Живот имеет собственное мненье
По вечерам когда немного скучно
когда темно и нечего делить
он вдруг становится предельно откровенен
покоен и по-своему глубок
Он сматывает плоскости в клубок
беседуя с душой об эмпиризме
хотя она едва косит ему в пупок
презрительным зрачком потусторонним
беся своей мистической гордыней
А он являя вид горы и дыни
блаженствует как золотой божок
и явное не проверяет тайным
Он верует в тепло да в эпителий
и вожделенью кожного покрова
не предпочтёт бессмертного одра
Он хочет нравиться, он радуется жизни
и говорит ей кротко: будь добра
не забывай, мы — однокоренные
А эта дурочка с веслом и паранойей
она ведь что? Сквозняк из моего ребра
Душа не слышит — у неё заботы поважнее
Живот и рад — куда как хороши
те кто готов взять важные заботы
оставив вам бесценную возможность
спокойно слушать тиканье часов
и кайфовать втихую как Исав
склонясь над чечевичною похлебкой
почёсывая бок недлинной плёткой
Зачем? А так, на всякий случай
Для души

Вот пролетела наша Юность
и Новый мир наш пролетел
и Знамя трепетное Знамя
не нам трепещет а другим
А мы с тобой вот тут сидим
неприспособленные люди
и залпы тысячи орудий
до нас доносятся едва
А мы с тобой вот тут сидим
неприспособленные люди
а День Поэзии проходит
и ночью полнится Москва
как бы говоря и показывая
Когда-то нас манил Урал
Огни сибирские мерцали
и грезя о девятом вале
друг другу мы передавали
Авроры доблестный штурвал
Теперь не то, уж дервенеют
и рифмы в пальцах и дрожит листок
И даже робкий Огонёк
нам то не светит то не греет

Надежду пиршество и мёд
разделит он без состраданья
Без ощущения паденья
пересекая небосвод
И если будет этот свет
ему дарован как полтинник
он словно зверь или пустынник
его разроет, расчленит
до мяса, до грунтовых вод
Он прыгнет в яблочко, в зенит
и упиваясь оптимизмом
нас всех огреет коммунизмом
Укажет путь и цель и брод
И не услышит слова НЕТ
Ему потворствует закат
Луна ему целует ноги
и океан заходится от неги
и снеги белые задумчиво поют
Ему безмолвствует народ
оценивая расстоянья
отрыгивая заблужденье
когда само влетает в рот
Орёл прикинутый змеёй
объевшейся зари и устриц
шустрит в кустах и заратустрит
и жертвы требует своей
немного похоти и скуки
и килограмма два гвоздей
Покуда Господу угодно
играть с танцующим огнём
мы будем видеть Бога в нём
струясь водой околоплодной
с вершины лысой и холодной
с горы и лысой и покатой
стекая пОтом по броне
Европа с Азией поддатой
промчатся где-то в стороне
Враги сожгут родную хату
утопят истину в вине
оставив на горелом пне
письмо без подписи и даты
Он изощрится и прочтёт
И дум высокое стремленье
тупым ударом в мирозданье
вновь обозначит свой приход
Надежду пиршество и мёд

в пустынном доме тела твоего
(не моего не моего) гуляет ветер
и некому с дозиметром и циркулем проверить
что скудно в доме и темно зело

и в темном озере колеблемых зеркал
гуляет одинокий выключатель
который возомнил что он не свету попечитель
а сам источник света — вот что возомнил