Сергей Маковский - Собрание стихотворений

На берегах цветы любви белели.
Из тех цветов сплетали мы венки
и, в тишине, на волны мы глядели,
безмолвствуя от счастья и тоски.

Потом был сон… Меня ты позабыла.
Земная жизнь нас всех разъединила;
между людей чужими стали мы.

Но смерть близка и близко пробужденье…
Иду, иду к тебе мое виденье!
Мы встретимся опять в долине тьмы.

Безумцам новизны не верь, поэт! Забудь
о новом. Все творцы идут путем единым.
От сердца глубины к неведомым глубинам,
во имя вечного и к вечному — тот путь.

Не бойся старых слов. Собой бесстрашно будь.
И старые слова, седым крылам орлиным
подобные, взнесут тебя к родным вершинам;
их царственный полет не может обманут.

В порыве — творчество. Ни мыслей устарелых,
ни слов отверженных, ни чувств отживших нет,
когда вещает их и верит им поэт.

Не чувства отжили, но в душах омертвелых,
в сердцах, исполненных гордыни и тоски,
иссякли вечных чувств живые родники.

Куда идете вы? Веков гряда немая,
как цепь высоких гор, как волн застывших ряд,
стоит недвижимо. А вы? Изнемогая
под временем давно безжизненных громад,
в тоске бессилия на небеса взирая,
вы чуда ждете… Нет! Небес не озарят
закатные лучи покинутого рая,
поруганных святынь они не оживят.

Вкруг вас — развалины, и долгий путь за вами.
Но дальше есть ли путь? Жрецы умолкли в храме.
Потухший взор богов предсмертной муки полн.

И веры нет ни в ком, и нет нигде забвенья,
и прошлые века стоят как привиденья,
как цепь высоких гор, как ряд недвижных волн.

Из царства призраков, из сумраков бездонных,
аида тихого, вернулся он, могучий,
в долины Греции, как царь в венце созвучий,
в венце безгрешных дум, любовью озаренных.

Он пел. Его словам покорны были тучи,
и ветры грозные, и хоры волн бессонных.
Он пел, и соловьи в лесах завороженных
смолкали, услыхав призыв его певучий.

Он пел одну любовь, он пел об Эвридике.
И мир внимал ему, как вещему владыке,
и всех минувших дней обманутые стоны,
всех будущих веков нежившие печали,
над лирой золотой витая, извлекали
из чутких струн ее тоскующие звоны.

Ты мне лгала. Не надо слов. Я знаю.
Я знаю все и гордо говорю:
ты мне лгала — навеки я прощаю,
ты все взяла — я все тебе дарю.

Что ложь твоя? В тебе я воспеваю
надежд моих угасшую зарю,
любовь мою в тебе благословляю,
и за любовь тебя благодарю.

Ты мне лгала. Но я горел тобою,
и твой обман я искупил тоскою
безумных грез, восторга и стыда.

Ты мне лгала, но я поверил чуду,
но я любил, и слез я не забуду,
которых ты не знала никогда.

Пусть грезой будет жизнью и жизнью греза станет.
Непостижимость — рай познанья моего,
и в невозможности желанья — торжество
мечты тоскующей над тем, что душу ранит.

Как лунный луч в волнах, нас призрак счастья манит,
чтоб изменить мечте, поверившей в него.
Но правда — лишь во сне; в измене — волшебство;
и мудрый призракам молиться не устанет.

Тиха моя печаль о том, что не придет;
мое неведенье таинственно и свято.

Все сумрак, все обман и тихий путь куда-то…

Как отблеск лунных струй на зыби сонных вод,
как ветра след в песках недвижимой пустыни,
как пена облака — мечта моей святыни.

По платью нищая, красой движений — жрица,
в толпе цыган она плясала для меня:
то, быстрая как вихрь, браслетами звеня,
кружилась бешено; то гордо, как царица,
ступала по ковру, не глядя и маня;
то вздрагивала вся как раненая птица…
И взор ее тускнел от скрытого огня,
и вспыхивала в нем безумная зарница.

Ей было весело от песен и вина,
ее несла волна, ее пьянила пляска,
и ритмы кастаньет, и пристальная ласка
моих влюбленных глаз. И вся была она
призывна как мечта и как любовь грозна —
гитана и дитя, и женщина, и сказка!

Поэт, меня страшит соблазн твоих речей,
и я готов порой сказать нетерпеливо:
обманна грусть твоя, твое сомненье лживо!
Но тайно верит им печаль мечты моей.

Поэт, ты не река широкая полей,
ты не лесной поток, пенящийся бурливо,
не властный океан, — не океан, ревниво
обнявший все миры и грозы всех страстей.

Ты — озеро высот, глубокое как море.
Ты озеро меж гор, вздымающих в уборе
пустынных глетчеров немые алтари.

И светится в тебе холодными лучами
печаль холодная, как небо над снегами,
прекрасная, как блеск негреющей зари.

О счастье их слова, и слезы, и мольбы.
К добру и подвигу взывая лицемерно,
сердца их ждут утех и молят суеверно
обещанных даров от Бога и судьбы.

Свобода им страшна. Надежды их слабы.
И знает их любовь, что вечное — неверно,
и достиженье — смерть для любящих безмерно.
К чему свобода им? Счастливые — рабы.

Но мы, жрец без жертв, без храма и без Бога,
мы, жизнь постигшие у темного порога
таинственных дверей, мы молимся о том,
чему названья нет. В предчувствии тревожном
любви несбыточной, в тоске о невозможном
мы грезим о мирах, несозданных Творцом.

Я назвал жизнь мечтою своенравной,
я назвал смерть забвением мечты,
и смертного — бойцом в борьбе неравной
недолгих чар и вечной темноты.

И призраком души моей бесправной
я назвал мир и рабством суеты
и в истинах не зная силы славной,
прославил я обманы красоты.

Я встречи ждал, но братьев я не встретил.
Молился я, но Бог мне не ответил,
моей тоски никто не разделил.

Всю скорбь любви я разумом измерил,
но никого на свете не любил.
Я жил как все, но жизни не поверил.