Михаил Талесников - СОБАКИ. Стихи.

возвышенных и новых -

остановись, мгновение, продлись!

Да, если нам шестнадцать,

не стоит волноваться -

нас ожидает розовая жизнь.

И за окном одесская весна -

сирени запах и каштанов свечи.

И запросто в сачок

к нам жалует бычок,

о пессимизме нет еще и речи.

Но годы мчатся быстро...

Донос, и ложь, и выстрел

отметил их, аресты, страх и плач.

Страною нашей править

себе присвоил право,

людьми же в боги поднятый палач.

Страдали, гибли в тюрьмах,

и в ссылках, и при штурмах

голодных продовольственных ларьков,

людей безвинных тыщи...

Нас вел к победам высший

партийный бог - генсек большевиков.

И вот уже война, страна в беде,

и с трехлинейкой, было поначалу,

ходили просто в бой,

и смерть свою и боль,

лицом к лицу достойно мы встречали.

Мы дружно, честь по чести,

с союзниками вместе,

вели борьбу с фашизмом, Рейх круша.

Был счет в ней наш особый,

и был пропитан кровью,

ведущий нас к Берлину каждый шаг.

А что в том греху было,

когда какой-то хилый

наш прародитель, с ним же братец-шкет,

пока мы немцев били,

по-своему любили

приют и хлеба давший всем Ташкент?

Да, за окном ЦК КП(б)Уз,

но госпиталь Алайского базара.

Я в нем от ран лечусь,

чтоб всякая там гнусь,

потом нам колкость про войну сказала.

Но день сменяет вечер,

и время раны лечит,

и жизнь своим проходит чередом .

Пришла она, Победа,

кто смерти не изведал

укуса, воротился в старый дом.

Военные герои, мы снова стали строить

тот самый коммунизм в своей стране,

которого высоты,

вершины, горизонты,

вот так и не сверкнули вам и мне.

Был за окном в развалинах вокзал,

дымился прах Крещатика-красавца,

а нам уже в глаза -

жиды - могли сказать,

воспитанные партией мерзавцы.

Еще в стране мы были,

когда вождей сменили,

но в кранах не прибавилось воды.

А кто же в том виновен?

Вопрос поди не новый.

Был старый также и ответ - жиды.

Менялись с помпой годы,

но не было свободы,

наш разум был в особенном плену.

Депешею из рая

стал вызов из Израиля,

и стали люди покидать страну.

Вот за окном остался чортов Чоп,

и хоть наш слух ласкают вальсы Вены,

тоска глаза печет,

но жизнь течет- влечет,

и мы в себя приходим постепенно.

Да, дел на свете прорва,

но все приходит в норму -

образовалась Третяя Волна.

Чтоб жить на этом свете

достойно нам и детям -

меняем адреса и имена.

На пятой части света,

порой в снега одета,

порой в цветы, пошел ей третий век,

лежит страна такая -

и я другой не знаю,

где вправду вольно дышет человек.

Да, за окном Америка - не Русь,

и мы порой одни в большой гостиной,

признаться не боюсь,

знакома нам и грусть,

и дней былых нам чудятся картины,

но за окном Америка - не Русь,

и жизнь начинается сначала,

и что же, что и грусть,

нечастой гостьей - пусть.

Грусть, будь как редко юность,

беспечальна!

Когда под кресло с лаем, визгом,

влетел щенок - лохматый зверь -

котенок, страх впервые вызнав,

пружиной выскочил за дверь.

Влеком инстинктом или мучим,

едва бы он умерил бег,

когда б не первый снег - колючий,

ночной, декабрьский первый снег.

Из выси-бездны, полной мрака,

укрыть собою все спеша,

тот снег слетал, кружась - и плакал

котенок, замедляя шаг.

Уже в оцепененье робком

застыл он, лапку приподняв,

моля о помощи негромко,

по-своему взывая - мяавф...

В ответ лишь ветер выл беспечно,

как-будто выть сбирался век,

да падал, падал бесконечно

ночной декабрьский первый снег.

А утром, в двух шагах от дома,

к снежинкам носик свой прижав,

лежал котенок льдинки комом,

ребенок маленький лежал...

От автора.

Была у детей овчарка. Лет двенадцати от роду. Однажды в пять утра звонок дочери - папа, приезжай, Рексу плохо. Утро, всем на работу. Примчался. Занялся им. Вижу, мучит его тошнота, помогаю ему как и чем могу. Остаемся вдвоем. Вскоре возвращается зять. Мы везем нашего ребенка - а кто же он еще в доме?! - в госпиталь. Диагноз - почки. Это предположил и зять, уролог-хирург. Ирония судьбы... Как хозяин собаки просил об одном - спасти Рекса.

Умчались на работу. В тревоге прошел день. Возвращаюсь домой, у двери квартиры слышу сквозь рыдания причитания жены - Рекса больше нет, Рекса больше нет ...

Мчусь в дом дочери - к ее приходу с работы быть с ней рядом, до появления убрать коврик, посуду, постель Рекса. Знала уже о потере, как довела машину - Богу известно.

Ввел ее, плачущую в дом. Приехал зять. Подошел к бару, наполнил три фужера. Сказал - пусть земля ему будет пухом... Выпили по-русски, до дна. И вдруг он зарыдал. Я был в шоке.

Люди его мужества и силы воли редки... Дочка закричала - папа, уезжай, бросилась к нему, обняла. В таком состоянии их и оставил. Необычной была и реакция внучки на смерть собаки.

Студентке Вашингтонского Университета, ей вечером сообщили о случившемся. Через пару часов, в полночь, она самолетом примчалась в Кливленд.

Как добрался домой, не помню. Все думал ночью, что же это за любовь такая между человеком и собакой? И вылились у меня размышления эти в стихи о любви

Все в мире движется любовью,

и чист и щедр ее родник.

Какая той сильней, что кровью

роднит воистину родных?

Отмечена особой силой,

как разных полюсов магнит,

быть может юности, что милых

сердца упорно единит?

А может матери к ребенку

в котором кровь ее течет,

заявленная ею громко,

когда любви возник отсчет?

Или жены - безмерной - к мужу,

его - безудержной - к жене,

чуть охлажденной быта стужей,

возросшей может быть вдвойне?

Все в мире движется любовью...

Но есть меж ними лишь одна,

что Богом видимо особо

таинственно освящена.

Годов заботами загружен,

в родной семье однажды сам

я вдруг случайно обнаружил

ее в глазах овчарки-пса.

Плыла рассвета в окнах завязь -

в дом на рассвете принесен,

он, пёс, лучил ее глазами,

и так, что был я потрясен.

И целый век свой куцый, краткий,