Вадим Стрельченко - Стихи

Так на рояле, в хоре, на трубе
Он распевает песни о себе
И улыбается, как на портретах.

Он толст и тонок, холост и женат,
Родился сорок, двадцать лет назад.
Родился в Минске, в Харькове, в
Тюмени.
Вот он идет по улице, гляди:
Порою орден на его груди,
Порою только веточка сирени.

Он любит толпы людных площадей,
Стакан вина и голоса друзей:
Такой уж он общительный мужчина…

Над буквами газетного столбца
И в зеркале моем —
Черты лица
Знакомого мне с детства гражданина.

Снова зеленые всходы
Над прошлогодней листвой.
В пыль измельченные воды
Тучей несет над Москвой.

Смолкнуло, заблестело…
Что это — солнце взошло?
(Грянуло, потемнело…)
Нет, полило, полило.

Струи! Они исчезают…
Где они делись? Смотри:
Вот уж они распрямляют
Почки берез изнутри.
Чтобы росла и гудела
Каждой травинкой земля.

Хочется важного дела.
Это не нужно,
А я —
Краны наполнены, знаю,
Водопроводной водой —
Все же ведро выставляю
Под водосточной трубой.

Все, что не врыто, не вбито.
Все, что корней лишено,
Будет размыто и смыто,
Ливнем унесено.

Ты рожден. Все слепяще и ново.
Есть глаза,
Но мешаются тени и свет.
Есть язык, но не высказать слова.
Есть и ноги и руки,
А силы в них нет.

Что кричишь ты? Никто не узнает…
Громче, громче!
И вдруг — бесконечно легко:
Что-то близится, рот закрывает. Тише…
Сладко коснулось тебя молоко.

А порой колыханье, журчанье…
Ты рванешься, забьешься,
И все-таки ты
В этой маленькой цинковой ванне
Примешь заповедь нашу
Людской чистоты.

Вот исчезли горячие струи,
Ты дрожишь в полотенцах,
Ресницы смежив,
Губы выпятил, как в поцелуе.
Я стою над тобою.
«Ты с нами!
Ты жив».
Разговоров уже не вести нам:
«Сколько будет их —
Двое или один?
Ольгою назовем? Валентином?
А по-моему — дочь.
А по-твоему?» — «Сын».

Покупая до срока пеленки,
Неизвестную тяжесть
Впервые неся,
Мать — она не хотела девчонки —
Почему-то хотела,
Чтоб сын родился.
…Время шло. И птенцы пробивали
Скорлупу.
Воздвигалнся радуг мосты.
И ромашки и травы вставали,
От корней до вершинок
Водой налиты…
И на свет появился мужчина
В дни грибов
И пудовых плодовых ветвей.

Так рождение в образе сына
Стало, может быть,
Первой удачей твоей.

Что — удачей? Не знаю… Я верю
Только в то, что впервые
Стою над тобой.

Вся — меж форточкою и дверью —
Наша комната стала
Как будто другой.
(А не клали на стены белила,
Полотеры
До блеска не красили пол.
И сиянье не озарило…)
Это что?
Это крошка-хозяин пришел.

Не пришел! Из родильного дома
Мы тебя привезли
В подмосковный район,
В наши стены, где все нам
знакомо, —
Каждый выступ,
И пепельница, и флакон.

Десять дней тебе, счастие наше!
Даже бабочка,
Муха, жужжащая тут, —
Все подвижней тебя и постарше,
Даже те,
Что не долее лета живут.

Жук, свистящий крылато и длинно,
В каплях бури и ветре
Вспоенный жасмин —
Все взрослее они Валентина…
Ничего! Мы еще
Поживем, Валентин!

За июльской ольхой, за сосною
Нам с тобой
И не увидать из окна
Все зеленое, голубое,
Многолюдное, круглое…
Спи. Тишина.

Ты не слышишь гудения пара.
Это поезд ведут
Две людские руки.
А за ним барабанов удары:
Бьют дубовыми молотами
Мостовщики.

Чуть примолкнут — в траве оживает
Жизни малое воинство,
Жук и пчела:
Человеческий слух различает
Прорубанье, копание,
Шорох сверла.

В небе — гул заводской: самолеты!
Нам не надо покоя!
Покоя и нет.
В этот мир многорукой работы
Ты войдешь
Через двадцать, наверное, лет.

Спи, пока — от работы в сторонке.
Отлежишься
В пеленочном узком тепле, —
Мы научим кривые ножонки
Неустанно и прямо
Шагать по земле.

…Мозг затеплится по-человечьи,
За отцом повторишь ты
(Как эхо вдали!)
Буквы всюду прославленной речи,
Пред которой
За морем дрожат короли.

Привыкай. Упивайся вначале
Сонной белою каплей, —
Шепчу я любя. —
Девять месяцев мы ожидали
Ведь недаром тебя,
Мы хотели тебя!

Девять месяцев ожиданья!
…Осень (держатся слабо
На ветках плоды).
…Вот январь (белизна и мельканье).
…Май (и травы
И вечная песня воды!).

Девять месяцев мчался по кругу
Шар земной,
А на нем уносило и нас.
Я украдкой глядел на подругу
И увидел:
Не та она стала сейчас.

Гребень, пудра, флаконов мерцанье —
Все, как прежде, на столике.
Даже сильней
Стало женское это желанье —
Быть как можно моложе,
Красивей, стройней.

Украшалася лентой, браслетом
И подолгу причесывалась
По утрам.
А уж новым загадочным светом
Тихий луч
Подымался от сердца к глазам,

И светилася в них не забота
О корзинах, о доме,
Не боли в крестце.
Величавое, легкое что-то
Загоралось
В ее потемневшем лице.

Это зрела великая сила,
За которую
Юность не жалко отдать.

Это Девочка уходила
В тихий мир фотографий.
Являлася Мать.

Клава! В нашем зеленом
альбоме
Есть одна фотокарточка.
…Кажется, сад
(Иль обои цветочные в доме).
Вкруг большого мяча
Пионерки сидят.
Лет по десять вихрастым
девчонкам.
Схожи галстуки.
Детски улыбчивы рты…
Мать, несущая миру ребенка!
Разве та тонкорукая девочка —
Ты?

Ну, а я? Ведь и сам я порою
Видел: новое сердце
Вошло в мою грудь.
Каждой женщине, встреченной мною,
Уступаю любовней
На улицах путь.

Каждый лист, повернувшийся к свету,
Все живущее
Кровь оживляет мою.
Не глазами — всем телом планету
Ощущаю, как солнце, теперь
И люблю.

Все мне стало родней и знакомей.
Стали зорче глаза мои,
Тверже слова.
И заботой о хлебе, о доме
Наконец-то наполнилась
Голова.

Что тут скажешь?.. И в радостной дрожи
Я сказал,
Приоткрыв, как при пении, рот:
— Эй, мальчишество! Юность! Ну что
же…
Ты уходишь?
Прощай. До свиданья.

Ну вот,
Всё прощай: торопливые речи,
Впопыхах необдуманные слова,
Беспокойство и узкие плечи…
Понемногу яснеет
Моя голова.