Галактион Табидзе - Стихотворения

Галактион Табидзе пристально и углубленно исследует и собственную душу, и душу своего современника, друга. Воспоминания и раздумья сменяют непосредственную бурную реакцию на революционные события, восклицательные знаки сменяются многоточиями и знаками вопроса. Рождается одна из самых удивительных книг Галактиона Табидзе — «Эпоха», названная поэтом сначала поэмой, а затем рассыпанная им же на множество коротких лирических стихотворений, составляющих тем не менее единое целое. Это великолепный, умный, взволнованный, трепетный лирический монолог, целый поток искреннейшего поэтического душеизлияния, волны которого выливаются в отдельные восьмистишия, а порою образуют целые гребни и цепи нагоняющих друг друга строф… Ощущение небывалой новизны наступившей эпохи пронизывает все эти стихи. Поэт продолжает слушать музыку революции. Но он слышит уже не только самые громкие ее звучания, не только хоры и оркестры, но и тонкие, глубинные, «солирующие» голоса.

Целый ряд образов заглавного стихотворения названной книги — «Эпоха родилась и крепла» — уже содержал в себе возможность будущего вполне конкретного реалистического описания. Символическому зданию, которое здесь созидалось и было наделено множеством вполне конкретных изобразительных признаков, уже не так трудно оказалось стать настоящей постройкой из бетона и стали, подлинной новостройкой в лесах.

Этот шаг дальнейшей поэтической эволюции был сделан в следующей книге стихов Галактиона Табидзе — «Революционная Грузия». Ни одна его книга не насыщена таким множеством конкретных деталей в изображении города и деревни — индустриального города и колхозной деревни, — как эта. В данном отношении «Революционная Грузия» сильно отличается и от «Эпохи». Социально-философская лирика и внутренний монолог поэта уступают здесь место широкой панораме объективной действительности, почти кинематографической фиксации общих, средних и крупных планов социалистического строительства. Правда, здесь поэт вступает иногда в область, не до конца ему близкую, а порою даже противопоказанную его творческой натуре, и тогда в стихах ослабевает их магнетическая притягательная сила…

Но собственно реалистическая пластика — ощутимая, зримая, весомая конкретность стиха, проявляющаяся и в лирических сюжетах, и в более детальной нюансировке изображения, с заменой «панорамы» «крупным планом» — оказалась в основе центральной и главной поэтической книги Галактиона Табидзе середины тридцатых годов — «По дорогам Европы». Сама реальность, которая вторглась в эту книгу, была, увы, вполне устоявшейся, даже застоявшейся, и она была необратимо устремлена к своему мрачному закату. В одном из лирических посланий 1928 года поэт уже предупреждал адресата: «Не всё же в мире так, Как хочется, чтоб было! Каких еще утрат Открыты будут силы?» («Когда по вечерам…»).

Галактион Табидзе пристально следит за грозными симптомами обострения международной обстановки. Мастера культуры начинают сплачиваться в ряды антифашистского движения. В 1935 году в Париже созывается всемирный конгресс в защиту культуры от фашистского варварства. Среди советских делегатов конгресса — рядом с Фадеевым, Тихоновым, Эренбургом, Бабелем, Пастернаком и другими — был и Галактион Табидзе. Он выступил на конгрессе с яркой речью, с жадным интересом знакомился с делегатами. Но не менее пристально всматривался он в жизнь вокруг конгресса. Париж, Франция, а по дороге во Францию и на обратном пути — Польша, Германия, Берлин. Рядом — Испания, Италия. И всюду подземные толчки, всюду свидетельства грядущих потрясений.

Парижские впечатления еще долго будут сказываться и отражаться в поэзии Галактиона Табидзе — вплоть до того дня, когда сбудутся «предчувствия кровавой борьбы». Но, как всегда, и в это предвоенное пятилетие поэзия Галактиона Табидзе не была однозначна и однопланова, как, впрочем, и сама жизнь. Можно лишь удивляться чуткости и мудрости поэта, его абсолютному музыкальному слуху в восприятии и выражении больших и малых, радостных и трагических событий и фактов этого времени — как в мире, так и дома, его умению, его таланту охватить и постичь противоречия времени. Лира Галактиона всегда и всюду оказывалась в центре событий, она раскалывалась, когда мир был расколот, и становилась воплощением гармонии, когда гармония торжествовала. Но всегда и всюду, по глубочайшему убеждению поэта,

Но и у лирики были враги. Это все те же, которых Маяковский описал в поэме «Про это», когда он, вслед за Лермонтовым, пытался где-то на «льдистом Машуке» скрыться от всех, кто с ним спешил «рассчитаться»:

Но Галактион Табидзе (записавший в одном из дневников: «Тайна одиночества. Маяковский остался совсем один, слишком один») [20] Приведено в статье Г. Тварадзе, Легенда жизни Галактиона. — Цискари, 1972, № 3, с. 151 (на груз. яз.). пытается перейти в контратаку. И вот среди «да» и «нет», которые поэт говорит миру, с особой силой звучит нота неприятия и отрицания ханжеских, дилетантских попыток со стороны около-и внелитературных сил «опекать» великое искусство поэзии, нарушать его «тайную свободу» («Пушкин»), заронить сомнение в его гражданской полноценности. В одном из стихотворений 1933 года Галактион Табидзе бросает в лицо клеветникам гневные строки:

Тема столкновения «поэта» и «черни», поэзии и антипоэзии до конца дней будет звучать в лирике Галактиона Табидзе, она задаст тон его поэме сорокового года «Акакий Церетели», войдет и в поэтический трактат того же времени «Разговор о лирике» и гениальной кодой завершится в одном из последних его стихотворений, где еще раз произойдет фантасмагорическая встреча с Пушкиным, привидевшимся ему за окном какого-то кафе: