Александр Артёмов - Имена на поверке

— Уважаемые господа матросы…
— К псам!..
— Хайло заткни и с попутным шпарь!..
— Ежели ты, гад, из господ сам…
— Вася, хоть разик по морде вдарь!..

Вася ударил. Оратор смолк.
Матросы вбивали в оратора толк.

Гармонист, сукин сын,
с чуть подбитым глазом,
Сплюнул, крякнул и сказал:
— Не хватает газа…
Я по жинке, братишки,
тоскою убит.

Что-то хочется пить,
что-то сердце горит…
«И пить будем,
И гулять будем,
Коли смерть придет —
Помирать будем…»

Разбивали двери, врывались в кабаки:
«Эй, гуляй, ребятки, последние деньки!
Нынче можно, братики, веселиться нам.
Мы поедем завтра по своим домам».

Карусель на улицах, на улицах метелица.
«Осподи ж ты, боже мой, что ж такое деется?..»

Магазин. В витринах,
забывших замкнуться,
Яблоки сияют,
винограды вьются.
Подошла к витринам оравушка пьяная:
— Ой, братишки, яблоки!.. —
Ударила метель.
Покатилось яблочко,
сочное, румяное,
Из дыры витринной
прямо на панель.
Гармонист, сукин сын,
чуб до подбородка,
Подхватил на лады,
подпустил чечеткой:
«Иэх, яб-блочко,
И куды котишься…»
Думали недолго, поддержали хором,
Под гармонь лихую, с хлестким перебором:
«К охфицерам попадешь —
Не воротишься…»

На тротуаре летали подошвы,
В такт подгоняя каблучный ляск.
— Бейте, ребята, в литые ладоши!..
Сыпьте, братишки, могучий пляс!..
«Иэх, яб-блочко…»
Но где-то за городом хмурым подряд
Захлопали гранаты, ухнул снаряд.
Холодок рассыпался дрожью по коже —
И стали трезвее, и стали строже.

Вышел один — клеш, как парус, раздут,
Черные ленты как два транспаранта:
— Братишки, то ж наших за городом бьют!
По нашим стреляет гадюга Антанта!

Почто же у нас ни винтов, ни гранат,
Когда же мы стали такие робкие?
А кто же революцию будет охранять?..

И пошла за винтами братва на коробки!

Но опять отделились,
Дали задний ход,
Сплюнули сквозь зубы: — Мы на пароход.
По Одессе-маме заскучали мы.
Мы разлукой очинно опечалены.

— Что ж, идите, гады!..

От края земли
Эти гады «яблочко» к Махно занесли.

Обыватели захлопывали ставни,
Чтоб дрожать тихонько и несмело.
По ночам потели кровью камни,
По утрам земля огнем горела.

А бок о бок с городом,
за высокой сопкой,
«Яблочко» шагало
матросской походкой.

1
Джаз-банд рокотанье мягкое
Льет из дверей ресторанных.
Офицерик умильно тявкает:
— Мадам, пройдемся?..
— Какой вы странный!..
Я не дешевая… —
И пошла.
— Мадам, мы договоримся, конечно…
— Хорошо, голубчик. Идемте. Ша…
2
Кружится смрад, сизоватый и пряный.
Пары, слипаясь, томно тоскуют.
У женщин не губы, а свежие раны,
И такими они целуют.

Урчит сладострастно туша потная:
— Гаспада, взгляните,
Какая плотная-я…
— А ножки?
— Ах, ножки!..
Чудные ножки
У этой крошки…
3
На перекрестке встретил крошку
Мальчик с галстуком-бабочкой.
— Лилечка, вы опоздали немножко.
Дайте мне вашу лапочку… —
Гуляют. Лиля голову склонила
На плечико, ближе к бабочке.
Стонет в кафе голубом тангонила,
Сохнут в экстазе парочки.

Бокалы звякают. Пьют за Русь.
Кстати, пьют за союзников.
Вьется по люстрам синяя грусть
Серпантиновой ленточкой узенькой.
4
Мальчик и Лиля заходят за угол.
— Вася, готово?..
— Готово.
— Идем.
5
По улице тесной спокойно и сухо
Стучат подошвы. Идут вдвоем.
Замкнуты крепко кривые ворота.
Парень и девушка. Уже и ý же
Сереньких тихих домишек окружье.
Кружится в улицах тесных дремота.
Остановились ребята. Тишь.
Молчит величавая полночь, лишь
Слышен сердца прерывистый стук.
6
…Бутылка с клеем в кармане брюк.
Кисть протиснулась в горлышко узкое,
На камне оставила сочный мазок.
Откуда-то из-за ворота блузки
Лиля вытаскивает листок.
Застыли серые блики теней,
Но вот качнулись, громадные,
И дальше пошли. А на черной стене
Осталось пятно квадратное.

Подойдите — и крикнет листок измятый:
«Товарищи рабочие!
Товарищи солдаты!..»
7
Патруль опускает шагов кувалды.
Идут эшелоны к окраине северной.
На Эгершельде глухие залпы
Падают в ночь тяжело и размеренно.
8
Все так же кружится пьяная улица,
Дымком сладковатым все так же курится.
Гуляют. Лиля головку склонила
На плечико, ближе к бабочке.
Стонет в кафе голубом тангонила,
Сохнут в экстазе парочки,
И катятся тосты в джазовом грохоте
За процветание нации…
9
Утром патрульный, ломая ногти,
Под смех рабочих сдирал прокламации.

«Буржуйка» чадила опять нестерпимо,
Нисколько не грея, шипя и треща.
И копоть слоями лилового грима
Ложилась на лицах, бумагах, вещах.
В одиннадцать ночи принес телеграммы
С Восточного фронта рассыльный ему.
И сел он за стол,
Молчаливый,
Упрямый,
Почти задыхаясь в нависшем дыму.
И вот уже, ритма ловя нарастанье,
Приходит строка,
Беспокойна,
Строга,
И первые строфы прямым попаданьем
Ложатся в далеких окопах врага.
А следом в развернутое наступленье,
Для сабельных рубок,
Для конных погонь
Рисунки резервным идут подкрепленьем,
Открыв по противнику беглый огонь,
Весомые, злые…
Поднялся, сутулясь,
Ладонями стиснул пылающий лоб,
— Довольно!.. —
На стыке заснеженных улиц
Горел подожженный рассветом сугроб.
И легкие,
Будто бумажные клочья,
И яркие,
Будто агитплакат,
К востоку от вдаль уползающей ночи
Летели раскрашенные облака.
Москва просыпалась обычно и просто.
А в мутных витринах,
Грозны и крепки,
Вставали дежурными «Окнами РОСТА»
Стихов,
Рядовых и бессмертных,
Полки.

Если на глади морской воды
восстановить следы
всех кораблей,
сколько б морщин увидала ты
на ней!
Сколько при свете полночных звезд
вновь бы легло борозд
морю на грудь,
и каждое судно оставило б хвост
длинный, как Млечный Путь.
Но море счастливо. Никогда
следов не хранит вода,
даже на берегу.
А я одного твоего следа
с жизни стереть не могу!