Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

В бедную комнатку песни иные,
Скорбные песни принес я с собой, –
Слышались в песнях тех слезы людские,
Стоны нужды и борьбы роковой.
В зале, залитом сияньем огней, –
Дети труда и науки внимали
Звукам правдивой печали моей.
Но я так горд был и счастлив словами
Ласки, – будто в весеннюю ночь
Вправду меня увенчала цветами
В замке своем королевская дочь.

Когда, прозрев обман прекрасных сновидений,
На утре юности разбуженный грозой,
В отрадные часы заветных вдохновений
Я трудный путь борьбы увидел пред собой,
Два светлых ангела передо мной предстали:
Один вручил мне меч…

Когда грядущих дней таинственная даль
Лежала предо мной неведомой загадкой,
Когда в минуты дум и самая печаль
Не жгла, а нежила своею болью сладкой,
Когда еще таил, стыдясь, я от людей
Плоды младенческих туманных вдохновений

Когда-то мой венец печали и сомненья,
Беспечный юноша, я с гордостью носил.
Ему обязан был я даром песнопенья,
В нем видел я расцвет моих душевных сил

Любовь и презренье, любовь до забвенья,
Презренье – до желчи, до злобы слепой,
Пыл детских мечтаний и прах охлажденья,
Покорность раба и порывы на бой –
Всё это кипит в вей

Не красть трусливо жизнь для пошлых наслаждений,
А гордо брать ее, как собственность свою,
Как долг пред братьями грядущих поколений,
Как первый тяжкий шаг к бессмертному бытью.

Я думал, жизнь, что ты открыла предо мною
Все язвы гнойные, всю нищету свою, –
Всё, всё, чему с такой горячею тоскою
Я труд мой, песнь мою и душу отдаю;
Я думал, что прозрел за лживыми цветами
И ярким трепетом искусственных огней
Немую ночь с ее мучительными снами,
С ее отчаяньем и звуками цепей;
Что нет позорных тайн, с которых покрывала
Я б не сорвал рукой бестрепетной моей,
И если грудь моя от прошлых слез устала,
То новых слез тебе не вырвать уж у ней.
Во имя истины тяжелым подозреньям
Я сам навстречу шел, сам жег свои мечты,
И грубо отравлял безжалостным сомненьем
Твои последние и лучшие цветы.
И вот – всё сожжено душевною грозою,
И ночь вокруг меня томительно душна, –
А в бездне той, куда спускаюсь я с тоскою,
Чтоб глубь ее узнать, – всё та же глубь без дна!..
Дно было лишь обман, – не в силах мысль людская
Измерить глубину падения людей!..

Оба – бездомные, оба – несчастные,
Встретясь случайно, мы скоро сошлись.
Слезы, упреки и жалобы страстные
Жгучей волной из души полились.
Сладко казалось нам скорбь накипевшую
Другу и брату любя рассказать;
Ново казалось нам грудь наболевшую
Чуткою лаской его врачевать.
Но мы не долго – как дети счастливые –
Тешились хрупкою дружбой своей:
Скоро какие-то звуки фальшивые
Вкрались в аккорд наших стройных речей…
Брату усталого брата страдания
Тягостным камнем на сердце легли, –
Грудь нам обоим душили рыдания,
Слушать же оба мы их не могли.
И разошлись мы со злобой мучительной…
Полно, – к чему нам друг друга винить:
Нищий у нищего лепты спасительной
Вздумал, безумный от горя, молить!
Мертвый от мертвого молит лобзания!
Где же нам чуждую ношу поднять,
Если и личные наши страдания
Нам не дают ни идти, ни дышать!..

После голос иной в эту глушь меня звал.
   Он мне речи о сладком забвеньи шептал,
Он немолчно шептал мне: «Скорей!
Прочь из пошлой толпы, – прочь от жалких слепцов,
От незримо язвящих бесчестных врагов
   И трусливо любивших друзей.

Сбереги свою веру в затишье моем,
Чтоб никто тебе бросить не мог бы потом
   За позорную слабость упрек.
Отдохни, – и опять, с новой силой на бой!»
И я шел отдыхать, утомленный борьбой,
   Но я веры моей не сберег.

Я не верю себе и не верю другим.
Я не верю ни светлым порывам моим,
   Ни моим затаенным слезам.
Ложь везде и во мне… Нет, заря не блеснет!
Нет, толпа, как один человек, не придет
   Поклониться ожившим богам!

Жертвы больше не нужны и терны смешны.
Отдавайся теченью могучей волны
   И послушно иди за толпой.
Каждый сам за себя! Брось свой светоч певца.
Век иной наступил – век вражды без конца,
   Век расчета и злобы глухой.

И ближнему теперь я бросить рад скорее
Не вызов на борьбу, а ласку и привет.
Я понял многое, за что карал когда-то,
Я многое простил, за что негодовал.
Я неба на земле отыскивать устал.
И сам не рад тому, что дорого и свято,
Пред неизбежностью трусливо изменял…
И если вижу я, как нагло торжествует
Румяный, радостный, пресыщенный порок… [34]
Таких, как этот день, прошло не мало дней,
Но я их не считал, я их считать боялся.
В толпе слепцов найти старался я друзей,
В безумной суете я цель найти старался.
Измучен и смущен, я лживо руки жал
Тому, к кому в груди питал одно презренье.
И, призрак возводя в заветный идеал,
Я отдавал ему все силы на служенье.
О, как хотелось мне и верить и любить,
Как жадно к подвигу душа моя стремилась!..
Но мысли голоса не смог я заглушить.
Мечты развеялись, и правда обнажилась.
Не смог солгать себе

И так вся жизнь пройдет, – как тысячи других,
Едва оконченных и в тот же час забытых!..

Глубокой полночью, когда недуг души
С горячих век моих свевает сновиденья, –
Пытаюсь я мечтать в томительной тиши
И в мире грез моих ищу себе забвенья;
Но блага бытия, влекущие людей
На жаркий спор за них, в разгар житейской битвы.
Давно уж далеки больной души моей –
Как сердца мертвеца – желанья и молитвы,
Хмель жизни отбродил… Осыпались цветы,
Скрывавшие скелет, – и встал он предо мною
Во всем величии ужасной наготы,
Смеяся над моей безумною тоскою.
Его ли вновь любить, о нем ли вновь мечтать?
Обман рассеялся… угаснули желанья, –
Я долго тщетно ждал и утомился ждать –
И тайной мукою полны мои мечтанья!

Стряхнув угар и хмель промчавшегося дня,
В вечерней тишине, наедине с собою,
За пережитое с тоской себя казня,
В тайник души моей спускаюсь я судьею.
И много темных дел, себялюбивых дум,
Уступок пошлости и лжи неуловимой,
Незримых для других, приходит мне на ум.