Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

Из выцветших страниц забытых дневников,
Вновь перечитанных минутами досуга,
Ты часто в сумерках печальных вечеров
Встаешь передо мной, угасшая подруга.
Но ты мне грезишься не в блеске красоты,
А в те мгновения пред скорбною разлукой,
Когда недуг, дыша на ясные черты,
Уж исказил их ужасом и мукой…
Я помню, – ночь была ненастна и темна…
Ты мучалась всю ночь, и лишь перед зарею
На миг забылась сном, борьбой утомлена,
Склонясь мне на руку пылавшей головою.

Сегодня как-то я особенно устал;
С утра во мне росло глухое раздраженье,
С утра вокруг себя я злобно подмечал
Всё, что поднять в душе способно отвращенье.
В чужой веселости я пошлость находил,
В печали – ханжество, в спокойствии – трусливость,
А в сердце у себя – упадок лучших сил,
Гнетущую тоску да детскую брезгливость…

Я снова жить хочу, – я счастлив и любим,
Настал заветный миг, так пламенно желанный,
К чему ж на рубеже земли обетованной
Остановился я, усталый пилигрим?
Вперед! В минувшем ночь и годы испытаний.
А там, вдали – весна, и ласка, и привет.
Вперед! Напрасный зов: ни сил, ни воли нет, –
Мне жаль, мне горько жаль промчавшихся страданий.
О, не зови меня безумным, дорогая,
Не говори, что я солгал перед тобой,
Нет, я люблю тебя, всей силой, всей душой,
Как мальчик о тебе моляся и мечтая

Я в стороне стою от жизненной тревоги,
Я чужд всему вокруг, – я, словно пилигрим,
Отстав от спутников, упал на край дороги
И им вослед смотрю с отчаяньем глухим.

Дверь каморки моей будет долго стоять затворенной.
Кто-нибудь из друзей переступит потом за порог
И окликнет меня… и отступит назад потрясенный,
Увидав бездыханный мой труп распростертым у ног.
В луже крови я буду лежать, неподвижный и бледный;
Нож застынет в руке… нестерпимая боль искривит
Посиневшие губы…

Ночь плачет, как дитя, ночь мечется и злится,
Сдвигая мглу кругом в свинцовое кольцо,
И словно черная испуганная птица
Крылами влажными мне плещется в лицо.
Но нет в моей душе тревоги и смятенья;
Бесстрашно я стою под вьюгой и грозой,
Я замер весь в тоске угрюмого решенья:
Свести последний счет с безжалостной судьбой.

В ненастную ночь я у моря стоял…
   Теряясь в тумане свинцовом,
Как зверь, оно глухо рычало у скал,
   Объято молчаньем суровым.
По небу, клубяся, ползли облака,
   И ярко блистала зарница,
Колеблемый ветром огонь маяка
   Метался и бился, как птица.

Как гром отдаленный, как в старом соборе
Мольбой похоронной гремящий орган, –
И мрачно и грозно тревожное море
Гудит, уходя в непроглядный туман.
Ненастна и сумрачна ночь; по лазури
Сплошной вереницей бегут облака;
Как птица, колеблем дыханием бури,
Трепещет далекий огонь маяка.
Ночные виденья, летучие грезы
Бегут от очей, – и в прибое валов
Мне слышатся чьи-то глухие угрозы

…Властитель отдыхал. По берегу морскому,
Песчаною каймой ушедшему в туман,
Не в силах превозмочь полдневную истому,
Белел, как пена вод, замолкнувший наш стан.
Несчетные шатры теснились за шатрами:
Тут, словно жаждая, сползли они к волнам,
А там ушли под тень, простертую ветвями
Лимонов и дубов, растущих по холмам…

Ночь гасла… Вставал предрассветный туман.
   По взморью, над буйным прибоем,
Белея, как пена, тянулся наш стан
   И чутко дремал перед боем.
В тумане чуть искрились пятна костров,
   А в мутной дали перед нами
Синели зубчатые горы врагов

Нет, я н е жил, – я таял как воск, я горел,
Как светильник, колеблемый ветром ночным!
Я беречь и рассчитывать сил не умел,
Беспокойной и вечною жаждой томим)

Та ласка – не смелая речь одобренья,
И сердцу она говорит, не уму,
Та ласка слепа и полна сожаленья,
Как матери ласка, ко мне одному…

И напрасно я пламенных звуков ищу,
И напрасно я светлые грезы зову, –
Предо мной не сбываются сны наяву, –
Я без песни тружусь и без песни грущу.
Мрамор пышных дворцов разлетелся в туман,
Величавые горы рассыпались в прах,
И измучилось сердце от скорби и ран,
И бессильные слезы сверкают в очах.
Умерла моя Муза. С последним лучом
Догоревшей любви и с последней мечтой
Закатилась она мимолетной звездой,
Мимолетной звездой в небосклоне ночном.
И порой только призрак подруги моей
Предо мною во мраке, белея, встает
И глядит мне в лицо, и куда-то зовет,
И уходит при блеске рассветных лучей…

Смешно любить мечту воображенья,
Но я люблю… Я не могу забыть.
Ей – каждый шаг, ей – каждое мгновенье

Вперед!.. О, жалкое, безумное стремленье!
Куда еще вперед? Что ждет нас впереди?
И так уж жизнь скудна, и так уж пресыщенье
Царит везде вокруг, куда ни погляди!
Дряхлеет жалкий мир, как человек дряхлеет;
Жизнь людям всё дала, что дать она могла,
И не весна надежд над нашей долей веет,
А близкой гибели таинственная мгла.
Кто хочет жить еще, в ком кровь еще пылает, –
Назад! Во мрак былых умчавшихся времен.
Пусть Петр Пустынник вновь дружины созывает
На подвиг доблестный, под сень святых знамен.
Пусть Лютер вновь

Как душно в нем, как тесно в нем,
Как много сил он убивает,
Каким мучительным стыдом
Порою сердце закипает!..

Ты хочешь знать, за что с презрением суровым
Тебя язвит враждой злорадный суд людей?
За то, мой друг, за что нетопырям и совам
Так ненавистен блеск полуденных лучей.
За то, что для тебя дороже блеск и воля,
Чем золотой позор тяжелых их оков,
За то, что дышишь ты всем ароматам поля
Среди безжизненных, искусственных цветов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
       Да, бедный друг, ты виновата
       Пред их карающим судом,
       Зачем душа твоя богата
       Свободой, правдой и теплом.