Федор Сологуб - Том 7. Изборник. Рукописные книги

Любовь, – но кто же это знает! –
Одна любовь – мой верный путь,
И если время обольщает,
Любовь не может обмануть.

Моя любимая, Тобою
Живу, дышу и вижу мир,
И Ты лазурною стезёю
Меня ведёшь через эфир.

Куда приду с Тобой, не знаю,
Не знаю, что меня там ждёт,
Но мой завет не забываю:
Любовь вовеки не умрёт.

Разлуки нет, и нет печали,
И я, сжигаемый в огне,
Стремлюся за Тобою в дали,
Ещё неведомые мне.

Нетленных роз вовек не скосит
Она, грозящая косой, –
Она мой прах в могилу бросит
Но я соединюсь с Тобой.

«Для чего мы строим наши соты?
  Кто-то крадёт наш мёд.
  Мы бы жили без заботы,
Если б сами ели наш мёд.
  Для чего мы строим соты?» –

«Тот, кто крадёт ваш мёд,
Изменил чудесно всю природу.
  Аромат цветов даёт
  Сладость вашему мёду, –
Человек недаром крадёт мёд».

Семь щитов кружатся перед солнцем,
Источая стрелы всех цветов,
И за каждым их блестящим донцем
Новых стрел запас всегда готов.

Все цвета сплелися здесь в единый,
Неразрывен он и слитно-бел.
Проходя бестенною равниной,
Перед солнцем будь не слишком смел.

Любоваться горними щитами
И одну секунду ты не смей, –
Закружатся тотчас пред глазами
Фиолетовым гнездом семь змей.

Отуманен, странно опечален,
Не отклонишь ты от них твой взгляд,
И пойдёшь, одной из змей ужален,
Унося в себе смертельный яд.

Кто увидел пламенные круги
И кого ужалила змея,
Тот всегда живёт в эфирной вьюге,
В несказанном буйстве бытия.

Послушай моё пророчество,
И горькому слову поверь:
В диком холоде одиночества
Я умру, как лесной зверь.

Я окован суровою тайною
Всё крепче день ото дня.
Теперь даже лаской случайною
Никто не порадует меня.

Никто Великою субботою
Не станет на мой порог,
Не скажет с ласковою заботою:
«Отведай пасхальный творог».

Мениса молодая,
Покоясь в летний зной,
Под тенью отдыхая,
Внимает песне той,
Которую в долине
Слагает ей пастух.
В томленьи да в кручине
Он напевает вслух.

Что сердце ощущает,
Что чувствует душа,
Всё в песню он влагает:
«Мениса хороша!
И всё в ней так приятно,
И всё прелестно в ней,
Но милой непонятна
Печаль души моей.

С зарёю просыпаюсь,
При утренней звезде
К ней сердцем устремляюсь.
Ищу её везде.
Увижу и смущаюсь,
Боюсь при ней дышать,
Не смею, не решаюсь
Ей о любви сказать.

Пленившися случайно,
Томлюся и стыжусь,
Люблю Менису тайно,
Открыться ей боюсь.
Вовек непобедима
К тебе, Мениса, страсть.
Вовек несокрушима
Твоя над мною власть».

Мениса песню слышит,
И сердце в ней горит,
Она неровно дышит,
Томится и дрожит.
Привставши на колени,
Раздвинув сень слегка.
Она из томной тени
Глядит на пастушка.

Я ноги в ручейке омыла,
Меня томил полдневный зной.
В воде прохладной так мне было
Приятно побродить одной.

Но тихий плеск воды услышал
Тирсис у стада своего.
На берег ручейка он вышел,
И я увидела его.

О чём он говорил, не знаю,
Но он так нежно говорил,
И вот теперь я понимаю,
Что он меня обворожил.

Я, расставаясь с ним, вздыхала.
Куда-то стадо он увёл.
Я целый день его искала,
Но, знать, далёко он ушёл.

Всю ночь в постепи я металась,
На миг я не закрыла глаз,
Напрасно сна я дожидалась,
И даже плакала не раз.

Когда румяною зарёю
Восток туманы озлатил,
Мне стало ясно, что со мною:
Тирсис меня обворожил.

Теперь мне страшно выйти в поле
И страшно подойти к ручью,
Но всё ж я вышла поневоле,
И вот я у ручья стою.

Вода ручья меня пугает,
Я пламенею и дрожу,
Рука же юбку поднимает,
И робко я в ручей вхожу.

Тирсис к ручью идёт с улыбкой.
Ручей меня не защитил,
Не сделал золотою рыбкой:
Тирсис меня обворожил.

Анюте шестнадцатый год.
Она, словно роза, цветёт,
И цвет её щёчек румян,
Но к юношам очень сурова,
  И молвить ей слова
  Не смеет Лукьян.

Но знойное лето приходит,
И в рощу Анюту уводит
Далёко от милых полян
Красавец весёлый и страстный,
  Избранник прекрасной,
  Всё тот же Лукьян.

С Анюты платочек снимает
И белую грудь обнажает,
Где стрелы любви и колчан.
Теперь уже он не робеет,
  Ласкать её смеет
  Счастливый Лукьян.

Матрос Джон Смит совсем не рад,
Хоть и приехал он в Капштадт.

«Матрос, матрос, в далёком порте
Ты почему сидишь на чёрте?» –

«Письмо, я думал, получу,
И от восторга закучу.

Письмо о том, как всходит тесто,
Должна была прислать невеста.

Но мне в Капштадте нет письма,
И на душе ночная тьма.

На что мне бочки алкоголя,
Коль нет известий из Бристоля». –

«Но всё ж на берег ты сойдёшь?» –
«Невесел будет мой кутёж». –

«На что тебе о тесте справки?
Иль ты – хозяин хлебной лавки?» –

«О том была с невестой речь,
Что пудинг в тесто то запечь,

И год хранить его в подвале,
Чтоб мы на свадьбе пировали.

Но кто ж мне даст теперь ответ,
Готово тесто или нет,

И в тесте пудинг иль без теста,
И что же думает невеста?»

Какое б ни было правительство
И что б ни говорил закон,
Твоё мы ведаем властительство,
О светозарный Аполлон.

Пускай мы жизнью закопычены, –
Уносит в вышину Пегас.
Нектары, словно мёды сычены,
В избытке дарит нам Парнас.

Что нам житейские волнения
И грохот неумолчных битв.
Мы рождены для вдохновения,
И для стихов, и для молитв.

Всё новое на старый лад:
У современного поэта
В метафорический наряд
Речь стихотворная одета.

Но мне другие – не пример,
И мой устав – простой и строгий.
Мой стих – мальчишка-пионер,
Легко одетый, голоногий.