Велимир Хлебников - Том 1. Стихотворения 1904-1916

Гилеи великой знакомо мне имя,
Гилеи великой знакомо мне имя,
Но зачем ты оставил свой плащ и штаны?
Мы предстанем перед ними,
Мы предстанем перед ними,
Как степные скакуны.

Что же дальше будут делая,
Игорь, Игорь,
Что же дальше будут делая
С вами дщери сей страны?
Они сядут на нас, белые,
Товарищ и друг,
Они сядут на нас, белые,
И помчат на зов войны.

Сколько ж вас, кому охотней,
Борис, Борис,
Сколько ж вас, кому охотней
Жребий конский, не людской?
Семь могучих оборотней,
Товарищ и друг,
Семь могучих оборотней
Нас, снедаемых тоской.

А если девичья конница,
Борис, Борис,
А если девичья конница
Бой окончит, успокоясь?
Страсти верен, каждый гонится,
Товарищ и друг,
Страсти верен, каждый гонится
Разрубить мечом их пояс.

Не ужасное ль в уме,
Борис, Борис,
Не ужасное ль в уме
Вы замыслили, о братья?
Нет, покорны девы в тьме,
Товарищ и друг,
Нет, покорны девы в тьме,
Мы похитим меч и платья.

Но, похитив их мечи, что вам делать с их слезами,
Борис, Борис?
Но, похитив их мечи, что вам делать с их слезами?
То исконное оружие.
Мы горящими глазами,
Товарищ и друг,
Мы горящими глазами
Им ответим. Это средство – средств не хуже их.

Но зачем вам стало надо,
Борис, Борис,
Но зачем вам стало надо
Изменить красе лица?
Убивает всех пришельцев их громада,
Товарищ и друг,
Убивает всех пришельцев их громада,
Но нам люб скок беглеца.

Кратких кудрей, длинных влас,
Борис, Борис,
Кратких кудрей, длинных влас
Распри или вас достойны?
Этот спор чарует нас,
Товарищ и друг,
Этот спор чарует нас,
Ведут к счастью эти войны.

Ты высокомерно улыбнулась
На робкий приступ слов осады,
И ты пошла, не оглянулась,
Полна задумчивой досады.
Да! Дерзко королеву просить склонить
Блеск гордых губ.
Теперь я встретился. Угодно изменить
Судьбе тебе: ты изучала старый труп.

Лапой белой и медвежей
Друг из воздуха помажет,
И порыв мятели свежий
Отошедшее расскажет.
Я пройтись остерегуся,
Общим обликом покат.
Слышу крик ночного гуся,
Где проехал самокат.
В оглоблях скривленных
Шагает Крепыш.
О, горы зеленых
Сереющих крыш!
Но дважды тринадцать в уме.
Плохая поклажа в суме!
К знахарке идти за советом?
Я верю чертям и приметам!

Муха! нежное слово, красивое,
Ты мордочку лапками моешь,
А иногда за ивою
Письмо ешь.

– Что ты робишь, печенеже,
Молотком своим стуча?
– О прохожий, наши вежи
Меч забыли для мяча.
В день удалого похода
Сокрушила из засады
Печенегова свобода
Святославовы насады.
Он в рубахе холщевой,
Опоясанный мечом,
Шел пустынной бичевой.
Страх для смелых нипочем!
Кто остаться в Перемышле
Из-за греков не посмели,
На корму толпою вышли –
Неясыти видны мели.
Далеко та мель прославлена,
Широка и мрачна слава,
Ныне снова окровавлена
Светлой кровью Святослава.
Чу, последний догоняя
Воин дальнего вождя,
Крикнул: «Дам, о князь, коня я,
Лишь беги от стрел дождя!»
Святослав, суров, окинул
Белым сумраком главы,
Длинный меч из ножен вынул
И сказал: «Иду на вы!»
И в трепет бросились многие,
Услыша знакомый ответ.
Не раз мы, в увечьях, убогие,
Спасались от княжеских чет.
Над смущенною долиной
Он возникнул, как утес,
Но прилет петли змеиный
Смерть воителю принес.
«Он был волком, не овечкой! –
Степи молвил предводитель, –
Золотой покрой насечкой
Кость, где разума обитель.
Знаменитый сок Дуная
Наливая в глубь главы,
Стану пить я, вспоминая
Светлых клич: «Иду на вы!»
Вот зачем сижу я, согнут,
Молотком своим стуча.
Знай, шатры сегодня дрогнут,
Меч забудут для мяча.
Степи дочери запляшут,
Дымом затканы парчи,
И подковой землю вспашут,
Славя бубны и мячи.

Ты богиня молодежи,
Брови согнуты в истоме.
Ты прекрасна, ночью лежа
На раскинутой соломе!..

Нечеловеческий взгляд месяца.
Упрек, укоры, разговоры,
Угроза томная повеситься,
Окончить с жизнью тусклой споры…

Какой страстей переворот
Дал эту царственность осанки?
И бросил странника наряд
К ногам задумчивой цыганки…

Цветок семи колоколов
На утонченном стебле
К моей петлице приколов,
Вы повернулися ко мне.

Гевки, гевки, ветра нету,
Да, Оксана, ветра ни!
Бросьте, девы, песню спету,
Сюда идут легини.
Виден Дид (сюда идет),
Неразлучен с жесткой славой,
Семь уж лет, как он живет,
Сей гуцул, с свирепой Мавой.
Нет, не сказки. Нет, не бредни,
Маву видели намедни:
Косу мыла ей река,
Возле с нею старика,
Мрачно красные уста
И овечьим руном,
В воде смятой табуном,
Улетала борода.
Но только, только тихо таю,
А почему и как, – не знаю.
Она белей, косой пологая,
Влеча ужа в своих перстах.
Коса желта, морями многая,
И рыбья песня на устах.
А сзади кожи нет у ней,
Она шиповника красней.
И красносумрачный мешок
Торчит, из мяса и кишок,
И спереди, как снег, бела она,
И сзади кровь, убийство и война.
Ужасный призрак и видение,
Улыбки ж нету откровеннее.
О, как свирепы эти чары,
О <���них> учили песни стары.
С суровым гиком, вместо дрота,
На нас лишь кончится охота,
Они бегут с усталым визгом
К речной волне, высоким брызгам.
На ложе белое упав,
Велит смеяться мавий нрав.
И мавки эти свою ногу
Тогда бьют бешено хлыстом,
А после понемногу
Начнутся мысли о пустом.
В зеркалах смотрят желтой лужи лица,
И им глаза подводит жужелица.
И как остры и как черны
Снега из пепельной зимы!
Но кто там, дева или Мава?
Когда уйдет, – тогда скажу.
Сейчас, солодка, не знаю, право:
Сейчас ее не разгляжу.
Но, солодушка, взгляни:
Час смятенья и тревоги!
Все спасайтесь, легини,
Пушкари на той дороге.
Кудрявым страуса пером
Пред нами, хлопцы, не гордитесь.
Бегите всякий, кто не хром,
Иль в замке темном насидитесь.
[Согнулись речки ходари
Под сильным топотом отряда.
В деревню едут пушкари:
Зачем? К кому? И что им надо?]

Заметь суровую пастушку:
Обвита страусом пера,
Не человек и не гора,
Ведет гулять младую чушку.
И детворы с крылами стая
Летит и реет, прилетая.
Свеча дрожит, горит огонь,
Ее сияние мало.
И, как бесовских игрищ конь,
Прошло сквозь ноги помело.
Сложив с коленями персты,
Полуобезьяна, полудух,
Глазами грустными потух
На половине высоты.
Тучна, высока, велика
Ведунья, взорами прелестная,
То дочь ли Мнишка-поляка
Или другая, неизвестная?
И книги строки по-латыни
В жаровне пляской пескарей,
Согнувшись в пламени святыни,
Поют: лети на бой скорей!
Полна соблазна и бела,
Она забыла про белила
И твердой ручкой помела
Отважно ноги разделила.
Она в греховные страницы
Вонзила огненное око,
По сказкам письменным порока
Летает пылкая зарница.
Пред ним навсегда треугольник
Высоким и темным пятном.
Сидит он, как тихий невольник,
И думает, скованный сном.