Овидий - Наука любви (сборник)

Мчится поток дождевой быстрей, чем спокойная речка,
Но иссякает поток, речке же течь без конца.
Шаг за шагом иди, осторожно и мягко ступая,
Чтоб испустившая дух ветром развеялась страсть.
Ту, кого только что нежно любил, грешно ненавидеть.
Ненависть – годный исход только для дикой души.
Нужен душевный покой, а ненависть – это лишь признак,
Что не иссякла любовь, что неизбывна беда.
Стыдно мужчине и женщине стать из супругов врагами:
Аппия строго глядит сверху на эту вражду.
Часто враждуют, любя, и судятся, скованы страстью;
Если же нету вражды – вольно гуляет любовь.
Друг мой однажды в суде говорил ужасные речи;
В крытых носилках ждала женщина, жертва речей.
Время идти; он сказал: «Пусть выйдет она из носилок!»
Вышла; и он онемел, видя былую любовь.
Руки упали, из рук упали двойные дощечки,
Ахнув: «Победа твоя!» – пал он в объятия к ней.
Лучше всего и пристойней всего разойтись полюбовно,
С ложа любви не спеша в сутолку тяжб и судов.
Все ей оставь, что она от тебя получила в подарок, —
Часто немногий ущерб многое благо сулит.
Если же вам доведется нечаянно где-то столкнуться,
Тут-то и вспомни, герой, все наставленья мои!
Бейся, отважный, в упор, оружье твое под рукою —
Метким своим острием Пентесилею срази.
Вот тебе жесткий порог, и вот тебе наглый соперник,
Вот тебе клятвы любви, праздная шутка богов!
Мимо нее проходя, не поправь ненароком прическу,
Не выставляй напоказ тоги изгиб щегольской:
Женщина стала чужой, одной из бесчисленно многих,
Так не заботься о том, как бы понравиться ей.
Что же, однако, мешает успеху всех наших стараний?
Это увидит легко всяк на примере своем.
Трудно отстать от любви потому, что в своем самомненье
Думает каждый из нас: «Как же меня не любить?»
Ты же не верь ни словам (что обманчивей праздного слова?),
Ни призыванью богов с их вековечных высот, —
Не позволяй себя тронуть слезам и рыданиям женским —
Это у них ремесло, плод упражнений для глаз:
Много уловок встает войной на влюбленное сердце,
Так отовсюду валы бьют о приморский утес.
Не открывай же причин, по которым ты хочешь разрыва,
Не изливай свою боль, молча ее схорони,
Не излагай, почему она пред тобой виновата, —
Всюду найдется ответ, хуже придется тебе ж.

Неодолим, кто молчит, а кто принимается спорить —
Тот приготовься принять полный ответ на словах.
Я не хочу похищать, как Улисс, разящие стрелы [143],
Я не посмею гасить факел в холодной воде,
Из-за меня не ослабнет струна священного лука,
Не укоротится взмах крыльев, одетых в багрец.
Что моя песня? Разумный совет. Внимайте совету!
Будь ко мне милостив, Феб, как и доселе бывал!
Феб предо мной, звенит его лук, звенит его лира,
В знаменье видится бог: истинно, Феб предо мной.
Я говорю, амиклейскую шерсть [144]из красильного чана
С пурпуром тирским сравни – сам устыдишься, сравнив.
Так и свою с остальными поставь красавицу рядом —
И устыдишься, что мог выбрать такую из всех.
Двое богинь во всей красоте предстали Парису,
Но при Венере втроем выцвела их красота.
Сравнивай вид и сравнивай нрав и все их уменье,
Лишь бы здраво судить не помешала любовь.
Мелочь добавить хочу, однако подобная мелочь
Часто полезна была многим и мне самому.
Не перечитывай писем, где почерк любезной подруги!
Старое тронет письмо самый незыблемый дух.
Все их сложи – против воли сложи! – в горящее пламя:
«Вот погребальный костер страсти несчастной моей!»
Фестия дочь [145]головнею сожгла далекого сына —
Ты ль поколеблешься сжечь строки солгавшей любви?
Если возможно, сожги заодно восковые таблички:
Истинной гибелью воск для Лаодамии был.
Часто наводят тоску места, где вы были, где спали;
Этих свидетельских мест тоже избегнуть умей.
«Здесь мы были вдвоем, здесь легли на желанное ложе,
Здесь подарила она самую сладкую ночь».
Воспоминаньем любовь бередит незажившие раны,
А обессилевших гнет самая малая боль.
Полупогаснувший прах оживает, почувствовав серу,
И неприметный огонь ярким встает языком, —
Так, если прежнюю страсть обновить неумелым намеком,
Вновь запылает пожар там, где не тлело ничто.
Счастлив аргивский моряк обойти Кафарейские скалы [146],
Где в разожженных кострах кроется старцева месть;
Рад в осторожном пути не встретить Нисову Сциллу —
Не возвращайся и ты к месту минувших отрад.

В них для тебя – и сиртская мель, и эпирские рифы,
В них поглощенную зыбь крутит Харибдина пасть.
Есть облегченье и в том, к чему не понудишь советом,
Но коли выйдет судьба – сам же окажешься рад.
Если бы Федра жила в нищете, не пришлось бы Нептуну
Слать против внука быка, робких пугая коней:
Кноссянка [147], роскошь забыв, забыла бы грешные страсти —
Лишь на приволье богатств любит гнездиться любовь.
Кто захотел бы Гекалу и кто бы польстился на Ира? [148]
Бедная с нищим, они впрямь никому не нужны.
Нет у бедности средств питать любовную похоть —
Только решишься ли ты ради того обеднеть?
Ну, так решись не тешить себя хотя бы театром,
Если из сердца избыть дочиста хочешь любовь!
Истаивает душа от кифары, от флейты, от лиры,
От голосов и от рук, плещущих в мерном ладу;
Там представляет плясун любовников древних сказаний
И мановеньем своим радость внушает и страх.
Даже – больно сказать! – не трогай любовных поэтов!

Женщины! Вот вам урок: учитесь, как можно заботой
Сделать прекрасней лицо и сохранить красоту.
Только уход, изведя ежевичник колючий, заставил
Почву бесплодных полей злаки Цереры дарить;
Только уход избавляет плоды от горького сока,
Яблоне усыновить чуждый велит урожай.
То, что ухожено, всем по душе. Раззолочены кровли,
Мрамором штучных полов черная скрыта земля,
Индия шлет для утех слоновую кость вырезную,
Лучше становится шерсть, выйдя из тирских котлов [150].
Может, при Татии [151]встарь и любили сабинянки больше
Не за собою ходить, а за отцовской землей.
Радостно было сидеть на высокой скамье краснолицым
Женам и толстую нить грубой рукою сучить,
Вечером в хлев запирать ягнят, которых пригнала
С пастбища дочь, и в очаг хворост кидать и дрова.
Матери наши теперь народили дочек нежнее:
Хочется всем вам ходить в платье с шитьем золотым,
Хочется так и сяк уложить надушенные кудри,
Хочется, чтоб самоцвет ярче на пальце сверкал;
Камни с Востока везут, чтобы вы их носили на шее,
Чтобы их груз оттянул мочки обоих ушей…
Впрочем, нельзя укорять за старанье понравиться женщин,
Если мужчины и те стали лощены в наш век.
Холят себя мужья, перенявшие женский обычай,
Так что нельзя и жене больше следить за собой.
Как украсить себя, как ловить любовь на приманку,
Знать не пустяк. А в упрек ставить опрятность нельзя.
Сидя в деревне, и то любая кудри уложит,
Скрой на Афоне ее – прибрана будет и там.
Нравиться хоть и себе – даже это каждой приятно,
Каждой своя красота и по душе, и мила.
Любит Юнонин павлин [152]распускать хваленые перья
Перед людьми: красотой даже и птица горда.
Так-то верней сожжет нас Любовь, чем от силы безвестной
Трав, искушенной в волшбе срезанных тайно рукой.
Зельям верить нельзя, и незачем смешивать соки
Или зловредный пытать яд от влюбленных кобыл [153].
Змеи в дальних полях от марсийских не лопнут заклятий,
И не погонит река воды к истокам своим.
Если в темесскую медь [154]кто-нибудь иногда и ударит,
Все ж с колесницы ночной кони не сбросят луну.
Женщины! Прежде всего и всегда добронравье блюдите!
Внешность пленяет, когда с нравом в согласье она.
Любят надежно – за нрав! Красота уходит с годами,
Сетка покроет морщин милое прежде лицо.
Время придет, когда вам будет в зеркало горько глядеться,
И огорченье еще к прежним добавит морщин.
Лишь добронравье одно устоит и годам не уступит,
Только оно привязать может надолго любовь.
Женщины! Вот вам урок: когда томные члены покинет
Сон, учитесь лицо белым и свежим хранить.
От шелухи и мякины очисть ячменные зерна,
Те, что из Ливии к нам шлют на судах грузовых,
Выбей десяток яиц на горох журавлиный, по весу
Взяв, сколько чистый ячмень весил – два фунта сполна.
После того как смесь на ветру просохнет, ослица
Пусть перемелет ее, жернов шершавый вертя.
Рог разотри, что олень годовалый сбросил впервые,
Фунт порошка разделив, долю шестую возьми,
И, когда с мелкой мукой будет он у тебя перемешан,
Сразу ее над ларем ты через сито просей.
Дюжину после очисть нарцисса луковиц, в гладком
Мраморе их разотри неутомимой рукой,
Унцию тускских смешай семян с аравийской камедью [155],
Более в девять раз меду к составу добавь.
Кто притираньем таким лицо смягчает усердно,
Будет кожа у той глаже лощеных зеркал.
Смело бобы прокали, животы от которых вздувает,
И на огне насуши бледных волчана плодов,
Тех и других, весы уравняв, бери по шесть фунтов,
Те и другие дай черным дробить жерновам.
Надо вложить и белил, и красной щелочной пены,
Яркий косатник добавь из иллирийской земли.
Пусть это все перетрут молодые сильные руки;
Взявши стертую смесь, унцию ровно отвесь.
Гнезда плаксивых птиц [156]раздобудь (потому «зимородным»
Снадобье это зовут). Пятна сгоняет оно.
Если ты спросишь, каким я довольствуюсь весом, отвечу:
Унцию ты разделить надвое ровно должна.
Все это соединить, чтобы смесью смазывать кожу,
Можно, добавив из сот желтый аттический мед.
Ладан, хоть он угоден богам и гнев их смиряет,
Все-таки ты не спеши бросить в огонь на алтарь:
С щелоком ладан смешай, если ищешь от прыщиков средство,
Ровно по трети возьми фунта для смеси такой.
Меньше трех унций отвесь с коры добытой камеди,
С кубик игральный всего жирного мирра добавь,
Все это вместе стерев, пропусти через тонкое сито,
Чтобы скрепить порошок, меду густого налей.