Всеволод Рождественский - Стихотворения

Всё, что ты видела, где была,
Ты мне расскажешь, как луч светла.
Что я запомню, а что и нет,—
Но пусть останется легкий след
Прикосновения губ твоих
Там, где услышал тебя мой стих».

Прости меня и улыбнись, прощая.
Ты понимаешь, больше мне не петь!
Ты понимаешь, мудрая, простая,
Она уже успела улететь.

Вдогонку ей я посылаю стрелы,
И вместе с сердцем рвется тетива.
О, посмотри! — ты этого хотела —
Так умирают звезды и слова.

Когда-нибудь под незакатным небом,
В уже простой, как детский сон, стране
Я назову своей водой и хлебом
Твой горький рот, который снится мне.

Луна или волчица
Выходит за гумно?

Что вспомнилось, что снится —
Не всё ли ей равно?

Зачем она глядится
В замерзшее окно?

Какой сегодня ветер
На пепелище дня!

Живешь ли ты на свете
И помнишь ли меня?

Я знаю — искры эти
От твоего огня!

Кто ты? Мохнатое имя.
Кто ты? Шиповник, пчела?
Стой над губами моими,—
Я умираю от жажды.
Дважды рожденная, дважды
Ты меня братом звала.

Помнишь, священного дуба
Широкошумный навес,
Дом наш, сколоченный грубо,
Жертвенник, желтые волны,
Трубное ржанье и полный
Легионерами лес?

Желтые готские косы
Многих сводили с ума.
Стрелы, визгливые осы,
Рвали клубящийся воздух…
Как мы бежали! А звезды
Сыпала с неба зима.

Как тебя звали — не помню.
Я тебя на́звал женой.
Спустимся в каменоломню,
Там перевяжешь мне рану,
Там я стонать перестану,
Там ты заснешь надо мной.

Да, ты была мне подругой,—
Ночи сгорали дотла,—
Лирой и веткой упругой,
Легкой подругой была.
Если же я умираю,
Злой лихорадкой томим,
Песню тебе завещаю,
Ненависть, стрелы и Рим.

В городе северной ночи —
Сколько столетий прошло? —
Вьюге ты смотришься в очи.
Как же сквозь сумрак белесый
Эти мохнатые косы
Римское солнце нашло?

Да, мы не стали другими.
Нам не дано забывать.
Нехристианское имя
Ртом, пересохшим от жажды,
Дважды рожденное, дважды
Мне суждено повторять!

Мы с тобой когда-нибудь поедем
В самый синий, самый звездный край,
О котором видим сны и бредим
Или вспоминаем невзначай.

В легкую, прозрачную погоду,
После прошумевшего дождя
Белому, большому пароходу
Сладко будет вздрогнуть, отходя.

На руках я снес тебя в каюту,
Поцелуй мне волосы обжег.
Море спит, но каждую минуту
Палуба уходит из-под ног.

Милая, сухую корку хлеба
Делим мы с тобою пополам,
Но какое золотое небо
Будет сниться этой ночью нам!

Видишь звездную карту вот здесь у меня на ладони?
Этот розовый узел веселой удачей завязан,
Оттого-то мне снится резная решетка, и кони,
И серебряный трепет в кудрях монастырского вяза.

Словно воск, что наколот на кончик масонской иголки,
Тает вся моя жизнь, и за облаком душной разлуки,
О, как пойманный ветер клубится в разорванном шелке,
Как легко твое тело, как злы окрыленные руки!

Обрывай ромашку. Всё на свете просто.
Стол, накрытый к чаю. Кресло и окно.
Чокнемся за радость! Я иного тоста
Не могу придумать. Выпьем за вино!

Сколько душной ночи в шелестящем шелке!
Солнцу из-за тучи улыбнуться лень.
И летят косые звонкие иголки,
Осыпает счастье белая сирень.

За бегущим садом вдруг прогрохотало.
Хлопнуло окошко, погасив свечу.
Соскользнуло платье. Как ты вся устала,
Как ты вся пылаешь! Я тебя хочу.

Горячи сквозь платье тонкие колени,
Ты течешь по жилам, золотой мускат!
Пей меня, как солнце пьет поток весенний,
Пей, не отрываясь, прошумевший сад.

Что нам пляс жемчужин по балконной крыше!
Грудь твоя жасмином пахнет под дождем.
А гроза проходит. Капли реже, тише…
Радуга упала за кирпичный дом.

Чуть трепещут плечи. Настежь двери, окна.
Захлебнулся маем сад вечеровой.
И проносит ветер сизые волокна,
И в пруду янтарном мы дрожим с тобой.

Ты лети, рябина, на гранитный цоколь.
В розовой беседке — помнишь, за прудом? —
Нет и половины разноцветных стекол,
В самом сердце тополь шепчется с дождем.

«Милый мой, — сказала ты еще недавно,—
Вот уже и осень! Значит, мне пора…»
Что же, я не спорю! Плачет Ярославна,
На стене в Путивле, плачет до утра.

Завтра поле, тучи, сонные вагоны,
Ждешь и не дождешься третьего звонка.
Пар ложится ватой под откос зеленый,
Ветер рвет в окошке уголок платка.

Грудь мою пронзили дождевые стрелы,
Серая повисла над полями сеть.
По размытым шпалам, над березой белой
Тучей мне растаять, песней облететь.

Может быть, ты вспомнишь, легкая подруга,
В час, когда не станет ни любви, ни сил:
— Был он словно ветер скошенного луга,
Словно роща солнце, он меня любил.

Сердце бы отдал мелькнувшему мигу
Да не вернешь его… Значит, пора
Желтые листья закладывать в книгу,
Похолодевшие пить вечера.

Мы собрались за дымящимся чаем.
Строфы и листья на скатерть летят,
Розовый серп за кирпичным сараем
Встал, озаряя притихнувший сад.

Спелой антоновкой и листопадом,
Липовым медом, парным молоком
Дни эти пахнут над домом и садом,
Где мы вторую неделю живем.

Как же тебе не смеяться от счастья,
Если ты музой своею зовешь
Легкую девушку в ситцевом платье,
Смуглую, словно созревшая рожь!

Победителям больше не надо
На закате своем вспоминать
Кудри яблонь отцовского сада
И озер золотистую гладь.

Им не надо уж петь о стихии,
Отшумевшей давно в стороне,
Где паслись облака грозовые
И черемуха кланялась мне.

Но тебе, мой наследник счастливый,
Позабывший тревожные дни,
Расскажу я про дождик и нивы,
Про сугробы и волчьи огни.