Иван Бахтин - Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1

О ты, которому весь мир
Со всем усердием, почтеньем
Творит вседневное служенье!
О чудодеющий кумир!

О злато, цель моих желаний,
Причина сладостных мечтаний,
Предмет, достойный всех похвал,
Прекрасный желтенький металл!

Что может быть тебя славнее,
Дороже, выше и сильнее?
От власти, кажется, твоей
Зависит жребий всех людей.

…А без тебя все наши дни
Текут лишь в горечах одних…
…Куда ни сунешься, везде
Беды встречаются тебе.

Будь честен, добр и благороден,
От низких слабостей свободен,
Будь с чином знатным, будь с умом
Что в преимуществе таком?

Где сыщешь должное почтенье
И цену истинну ему?
Найдешь на каждом лишь шагу
Одни досады, огорченье.

Чего не терпит иногда
От тучной глупости дородной,
От ябеды высокородной
Полунагая правота?

…Лишь стоит погреметь тобою
И дать с червонцами мешок
Мздоимству в когти серповидны —
И дело все с концом, и рок,
Всегда безденежный, ехидный,
Лицо суровое смягчит,
Сама Фемида улыбнется,
В дугу перед тобой согнется

И нехотя во всем простит.
И манифесты, уложенья,
Процесс, указы, учрежденья,
И совесть, честь и правый суд
Мгновенно скроются под спуд!

Прекрасно жить на воле!
Собака встретила однажды Волка в поле,
Который с голода едва не умирал
И ноги чуть передвигал,
Взвывая изредка уныло,
Что сострадание в Собаке возбудило.
Она идет к нему, вступает в разговор:
— Ты жалок, Волк! По чести,
Скажу тебе без лести
И, право, не в укор,
Какая жизнь в лесах?
С утра до вечера все рыскай;
Ищи добыч, терпи невольный страх.
О, жребий слишком низкий!
То ль дело в барском мне дворе!
Гложи любые кости!
А как приедут гости,
В прихожей знай лижи тарелки на ларе.
Забот — спокойно спи весь день.
Когда же черна ночь на землю бросит тень,
Часа два только дом обегаешь, облаешь
И там опять спокойно засыпаешь.
А спать на сеннице! Простор!
Достойна зависти моя судьбина!
Оставь лесную жизнь, иди на барский двор!
Поверь мне, право, служба — вздор!
— Все хорошо, но ты имеешь господина

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба — на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына.
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали
И с набитою сумой
Возвращалися домой.
В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать —
Как бы вора соглядать;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.
Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала,
На него боязнь напала,
И со страхов наш мужик
Закопался под сенник.
Ночь проходит, день проходит;
С сенника дозорный сходит
И, облив себя водой,
Стал стучаться под избой:
«Эй, вы, сонные тетери!
Отпирайте брату двери,
Под дождем я весь промок
С головы до самых ног!»
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И, прокашлявшись, сказал:
«Всю я ноченьку не спал;
На мое ж притом несчастье,
Было страшное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил,
Рубашонку всю смочил.
Уж куда как было скучно!..
Впрочем, все благополучно».
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так сказать, примерно,
Сослужил мне службу верно,
То есть, будучи при всем,
Не ударил в грязь лицом».

Стало сызнова смеркаться,
Средний брат пошел сбираться:
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать —
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
«Эй, вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз —
До животиков промерз».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал,
Да, к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я почку проскакал;
Слишком было несподручно…
Впрочем, все благополучно».
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи!»
Братья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но, сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему: «Послушай,
Побегай в дозор, Ванюша;
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов».
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
Караул держать идет.

Ночь настала; месяц всходит;
Поле все Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да краюшку уплетает.
Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольцы завитая.
«Эхе-хе! Так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!»
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И прыгнул к ней на хребёт —
Только задом наперед.
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась, как стрела.
Вьется кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет, силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном
Но Иван и сам не прост —
Крепко держится за хвост.