Пьер-Жан Беранже - Пьер-Жан Беранже. Песни. Огюст Барбье. Стихотворения. Пьер Дюпон. Песни

Оплакал он родной страны невзгоды,
Наполеона скорбную судьбу,
Напомнил всем блистательные годы
Того, кто спит последним сном в гробу.
А в наши дни в безмолвии суровом,
Когда кругом горланят без конца,
Поэт клеймит безмолвием, как словом. {258}
Друзья, прославим старого певца!

Портного внук, он вас громил, вельможи.
Трещали вы по всем по вашим швам.
Судейские, и вам досталось тоже,
Бесстрашно он в лицо смеялся вам.
Мы помним все о том позорном деле —
Как вы травили славного творца:
За песни вы судить его посмели!
Друзья, прославим старого певца!

Он заклеймил Тартюфа и Базиля,
По их словам, тяжка его вина:
Сама религия, — они твердили, —
В его стихах была оскорблена.
Всю мишуру — распятья, четки, мощи,
Весь этот хлам он смел с ее лица,
Без них она куда ясней и проще.
Друзья, прославим старого певца!

Мы любим добродушие поэта,
Нам будет вечно этот облик мил,
Его подруга хороша, Лизетта,
Как живо он ее изобразил!
В кругу друзей приветлив, ясен, кроток,
Воспел за кружкой доброго винца
Он Францию, народ ее, красоток.
Друзья, прославим старого певца!

Безумца мудрого {259} счастливый жребий
В сияние грядущего вознес.
Предвидел он — заря пылает в небе,
Иссяк источник наших горьких слез.
Его б могли в свой круг принять как брата
Мечтатели, чьи пламенны сердца,
Чьи имена храним в душе мы свято.
Друзья, прославим старого певца!

Сойдемся, балагуря,
И каждый будет сыт;
У нас такая тюря,
Что ложка в ней стоит.
Осадим тюрю эту
Винцом — и нам пора:
Мы, что ни день, к рассвету
Выходим со двора.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Мы фартуки наденем —
И тотчас к топору.
Сумей одним движеньем
С бревна содрать кору!
Смотри работай точно,
Топор, как нож, остер…
Расставишь ноги прочно —
И вниз пошел топор.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Обрубишь сучья прытко —
И где пройти пиле,
Суровой красной ниткой
Наметишь на стволе.
Чтобы снести и ровно
Сложить подобный лес,
Натрудишь спину, словно
Битюг-тяжеловес.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Топор оставить можно:
Пила вступает в строй.
Легко с такой надежной,
Наточенной пилой.
Чтоб жить нам с нею дружно,
Чтоб зубьям не стареть,
Ее направить нужно
И салом натереть.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Обычно пилят двое —
Кто сверху, кто внизу.
Бревно — что отлитое;
Грызу его, грызу…
Глядит, как с эшафота,
Вверху один из нас.
Что ж, такова работа,
И, право, в добрый час!
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Вот так весь день простой-ка,
Води назад-вперед!
Пила поет, как сойка,
Нескладно, но поет.
Сосну и дуб мы пилим, —
Не станем в баре лезть,
Не хвалимся обильем,
Но заработок есть.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.
Наш труд, простой и древний,
Прокормит нас вполне.
Что сбережем — в деревню,
Детишкам и жене.
Наш брат — негордый малый,
Довольствуется он
Штанами, что соткала
Зимою Жаннеттон.
Я пильщик-работяга,
Пила со мной навек, —
Бедняк, но не бродяга,
Рабочий человек.

Причесана и одета,
В раздумье погружена,
У зеркала жду ответа:
Не лжет его глубина.
Глаза мои покраснели —
Вот зеркала мне упрек!
В кудрях моих неужели
Не к месту алый цветок?
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Простое белое платье,
Что слишком скромно на вид,
Должна, к несчастью, признать я,
На мне так плохо сидит.
Красавиц много на свете,
Чьи руки радуют взгляд,
И ножки их на паркете
Прелестно в танце стучат.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Моих напевов рулады
Не к небу вольно летят,
А вниз, как брызги каскада,
На клавиш печальный ряд.
Не льется пенье игриво:
Романс безрадостен мой.
Рыданья, стоны мотива,
Как плач метели зимой.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Всего бояться должна я:
Игрой приманчивых глаз
Графиня, крестьянка ль простая
Отнимет счастье у нас.
Страшусь я дев Рафаэля:
Они, скучая в раю,
Вдруг милым уже завладели,
Любовь похитив мою?
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Гордиться станом могу ли,
Как царственный кипарис?
Я роз бледней, что в июле
Вокруг него разрослись.
Невесел голос мой слабый,
Завидую соловью:
Я звонкой песней могла бы
Любовь прославить мою.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?
Вот он идет в отдаленье,
Подходит и медлит он.
Мое он слушает пенье,
Мотивом грустным прельщен.
А вот он вторит куплетам,
Блеснул мне луч впереди,
Надежда трепетным светом
Зардела снова в груди.
Пою я уныло,
Свой жребий кляня.
Зачем же мой милый
Не любит меня?

Когда-то, тараща глаза бойниц,
Царила Бастилия здесь,
В немых подземельях своих темниц
Теша палачью спесь.
Однажды народ (да хранят века
В памяти день святой!)
Ее, как зловещего червяка,
Своей раздавил пятой.

Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.

И вот для того, чтоб место занять,
Пустое на тот момент,
Новый Пракситель решил изваять
Диковинный монумент.
Так родилс я этот гипсовый миф,
Слон, дурацкий на вид,
В полой утробе своей приютив
Крыс водяных синклит.

Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.

Был только комедией этот урод.
Не завиден его удел:
Сначала над ним смеялся народ,
Затем он ему надоел.
Ведь даже у нас приедается смех.
(Вольтер ханжой воскрешен!)
Дразнить же предместья — смертельный грех.
К чему переть на рожон?

Хоть мы исполнены почтенья
К святым заветам старины,
Но предрассудкам, без сомненья,
Повиноваться не должны.

Развалина эта была снесена.
(Крысы сменили дом.)
И можно было увидеть слона
Лишь на картинах потом.
И там, на площади, где толпа
Рычит, как голодный зверь,
Когда идея еще слепа, —
Колонна стоит теперь.