Александр Коренев - Черный алмаз

— Покурим, что ли?..

И вместо речи, в эти пять минут,

Защекотало почему-то в горле...

— Давайте лучше перекурим тут.

Они рванутся

Через пять минут,

В упор, на доты!

Им нельзя назад.

И половину — на бегу убьют,

А половину — унесут в санбат.

И вот пошла,

п о ш л а

Штрафная рота,

В безмолвии... на судорожный бой дзота.

Пулеметы, огненно ощерясь,

Мечут смерть... Все ближе штрафники

Бегут, ругаясь...

А в пустой траншее

Окурков еще гаснут огоньки.

с. Желтое, Южн. фронт, 1943

Входим в ельник. Под приопущенными лапами

Бросив на снег шинель, поваляться могу.

Тут пичуги крестиков понацарапали!

Так и вьются цепочки — на пышном снегу.

А бело до чего! Алмазно сияюще

Воздушной пороши сверкают пласты.

Нет, не видел, не чувствовал никогда еще

Я такого счастья, такой красоты!

Что за крестики, скобки и запятые,

Я про это совсем позабыл за войну.

Я иероглифы эти — читаю впервые.

Вот сейчас я со снега их подниму,

За колечко подколупну, и гирлянда

Затрепещет, вспыхнет над головой:

Как природы Серебряный крест, как награда

Для солдата... за то, что живой.

Сталингр, фронт

дек. 1942, 43

И пока на нарах, ночами,

Мы, в такт скорости колес, качались,

Все пустынней становилась область.

Нет уже коров среди травы.

Станций лишь безмолвных разбомбленность,

Будто всадники без головы.

Мы на нарах пели, спали, ели,

Чурок для печурок не жалели,

Скинув сапоги, в мгле табачной.

А навстречу эшелону, вдали,

Все всклокоченнее, загадочней

Зарева багровые росли.

Лежа, я лицом к сукну приник:

Все забыть не могу последний миг!

Плачу на шинели шершавой:

Как ты следом за вагоном бежала,

Дать я в твои худенькие руки

Так и не успел паек свой, хлеб...

И все вижу, вижу миг разлуки!

После уже, в поезде, во мгле.

Миг прощанья!.. Как назад, назад

Заскользил перрон, поплыл вокзал.

Мы поехали! В теплушке шаткой,

На войну. Все стрижены под шапкой.

Мимо, мимо, стрелки, пути,

Город... мир... полжизни позади!

Все — отрезано одним гудком

Начисто, так пайку режет нитка.

В ночь несемся!.. К звездам прямиком

Телескопом задрана зенитка.

Двери откатив, мы как один,

Присмиревши, на небо глядим.

Полустанков руины, ковыли...

Зарева багровые росли,

Зарева багровые, их ритм.

Нарастал так быстро... рос лавиной,

Той, в которой больше половины

Поколенья моего сгорит.

1943, госпиталь.

Мы ползем, разведка,

Без сигарет.

Ведь курение вредно:

В лоб пуля, и нет.

Ты молчи неустанно,

Хоть глину грызя,

Чтоб живыми остаться,

И сморкнуться нельзя.

Я ползу.

Мимо проволок длинных,

Вдоль бугров,

Меж картофелин минных.

Рядом грохнул снаряд,

Не взорвался!

Каждый рад,

Что живым остался.

Злы — от тьмы,

От грязищи и тины,

Как кроты, мы

Неукротимы!

Мордой грязь полосуй,

Молча — к цели!

Я ползу,

Я креплюсь еле-еле...

Мордой в грязь,

Но вперед гляди!

Но ползи...

Мимо клубней минных.

Ярость зреет

В моей груди,

Как взрыв бомбы

В тех недрах глубинных.

1943.

Мина грохнула с ревом и свистом

Черным сделался снег вокруг.

У мальчишки, у связиста,

Оторвало кисти рук.

Может, где-то сейчас на севере,

Чтобы сыну на фронт послать,

Из очесов овечьих серых

Рукавицы вязала мать.

1943.

В бинтах, как в латах,

В белье одном.

И вдруг

палата

Вся... ходуном!

Бомбят наш госпиталь.

А мы лежим...

Забыт я, господи?

И — недвижим.

Лежу, натуживаясь,

В бинтах. Снопом.

Слушая

с ужасом

бомбовый звон.

Весь свистом «мессера» —

Иглой — к стене.

Вот что страшнее всего

На войне!

Спи, оперированный,

Или песнь запой.

Сосед накрылся вон

С головой. Сестрицы, где же вы?

По щелям, вмиг...

Взрев,

грохот режущий,

зениток крик!

Сосед

под байковое

Нырнул...

В упор

Грохает, бахает...

Трясется пол.

Бомбят!! Опасность.

Пикирует ас.

Нет,

не попал в нас

На этот раз.

Вновь лучик ранний

Скользит, серебря...

И плачет

раненый.

Придя в себя.

И сестры тут же,

Сев на кровать...

— Температуру?!

Вашу мать!

Вдребезги б

градусник,

Да силы нет...

Дуры, что радостны?

Спит сосед.

Южный фронт, под Сальском, 1943

На мертвом вокзале, по дороге с войны,

Рожает девчонка на скамье, у стены.

Крик ее раздается в зале пустом.

Рядом только луна, далеко ее дом.

Попутный солдат наклонился над ней.

Крик ее, для него, бомбежки страшней.

Полустанок бомбят, промозглая ночь...

И не знает служивый, как ей помочь.

Сам в госпитальной шинелишке он,

Нет ни бинта, ни портянок при нем.

Вон бабка, в проломе, бежит пособить.

Но ему никогда, никогда не забыть,

Как девчонка рожает дитя на войне.

И багрового света на голой стене.

1943.

На фронте ночь.

Проволока чужая...

Звезда далекая над головой.

Полярной холодностью отражаясь

На кухне, что катит к передовой.

Пронизывает спину.

Холод тающий,

Пластом лежу, травой пропах,

Лицом к Большой Медведице блистающей,

И режу проволоку, всю в шипах.

Что этим звездам,

Что прожектор шарит,

Что здесь война, и я лежу пока...

И как сердцебиенье оглушает.

Неистовое пение сверчка.

Еда по котелкам, сто грамм конешно.

Когда ракеты расцветет дуга,

Все, спрятав ложки,.

На огонь на бешеный,.

Согнувшись, побегут... на дот врага...

Огонь ударит ураганно, грохотно.

А где-то у окошка ты сидишь

Татарской ночью нешелохнутой.

На ту же самую звезду глядишь.

Южн. фронт 1943

Сегодня не до смерти на войне.

Сверкает солнце в мокрой вышине.

Среди травы нейтральной полосы

Покрыты

мины

каплями росы.

Сегодня не до смерти на войне.

Гляжу, как разгулялись облака!

Хоть вон воронки... вон по целине

Тела...

раздуты конские бока.

Но отовсюду — несется щелями

Вода болтливая, живая!

Проходят тучи — над траншеями —

Маршрутов нам не открывая.

И дождь — грибной, а не осколочный.

Дрожит и пляшет по лугам.

А капли по колючкам проволочным —

Как по гороховым стручкам.

И на душе — не туча тусклая,

Полно все радости и покоя.

Апрельское, родное, русское

Еще родней в начале боя.

Южн. фронт 1943

Ты на фото, как мадонна грустная...

Если не бомбят и не в бою,

Я твой снимок,

Привалившись к брустверу,

Снова на минуту достаю.