М. Ножкин - Будь Человеком

— А Грозный казаки основали, — добавил генерал.

— Ну всё, всё, хватит, — остановил их Синицын, — опять в политику полезли. Давайте о чем-нибудь хорошем — о погоде, о природе, о любви, что ли…

Катя вскочила из-за стола:

— Боже мой, что я слышу?! Какое сегодня число? Надо отметить как красный день календаря! Пал Иваныч впервые предложил поговорить о любви… Ура!

— Да будет тебе, — смутился Синицын, — ты меня со своей любовью уже достала…

— А что делать, товарищ генерал, — засмеялась Катя. — С детства люблю этого невоспитанного, неотёсанного человека. И Ларису его любила…

— Ты у меня договоришься! — погрозил ей кулаком Синицын. — Вот возьму тебя за шиворот да потащу в ЗАГС, да в церковь, да женюсь на тебе! Вот тогда ты у меня в доме попляшешь!..

— Ой, да уж скорее бы! Столько лет жду… Столько лет женихов палкой отгоняю…

— Верно, давно пора, — поддержала тётя Шура. — А то опоздаешь…

— Успею, — усмехнулся Синицын, — вот недавно по ящику этому мерзкому показали одного аборигена из Африки. Сто девять лет. В пятый раз решил жениться. И даже конкурс невест объявил!.. И условия поставил: чтоб не старше сорока пяти лет и непременно блондинка…

Катя улыбнулась:

— Так я как раз и подхожу! К тому же непьющая, некурящая, негулящая, работящая… в общем, подходящая…

— Ты-то подходишь, а мне до ста девяти лет ещё пахать и пахать…

— И всё-таки не откладывай надолго, — тётя Шура ласково погладила Синицына по голове.

— Тебя ещё не хватало! Ишь, спелись… Группа поддержки… — И к генералу: — Я сейчас приду.

Артамонов посмотрел ему вслед:

— Какой хороший человек…

— Замечательный! — подхватила Катя.

— Настоящий он, светлый, — подытожила тётя Шура. — Только вот одиноко ему без Ларисы. Зарок себе дал: пять лет ни на кого не глядеть.

Генерал посчитал на пальцах:

— Так уж седьмой год пошёл… Так ведь, Катерина?

— Так, так… Да я его не тороплю. И вообще на эту тему больше в шутку его завожу. Чтобы он, как говорится, форму свою мужскую не терял, верил в себя…

Генерал хитро прищурился:

— Значит, замуж не торопишься?

— Не тороплюсь, — вздохнула Катя. — Один раз попробовала по молодости, до сих пор вздрагиваю… Опомниться не могу.

— Случилось что?

— Случилось… Мужик оказался никудышный… Как запил на свадьбу, так до развода и не протрезвел. Год промучилась, больше не смогла. Не вытерпела…

Быстро вошёл улыбающийся Синицын с гитарой в руках и торжественно объявил:

— Музыкальный антракт! По просьбе трудящихся исполняется совершенно новая песня. Ты меня, начальник, спрашивал, что я новенького написал, ну так слушай…

Он чуть тронул струны, и лёгкий голос его полетел над притихшей Протвой, чутким эхом отзываясь в прибрежных кустах…

В кабинет генерала Артамонова входит знакомый нам подполковник с папкой в руках.

— Разрешите, товарищ генерал?

— Что там ещё? — оторвался от стола Дмитрий Николаевич.

— Теракт на Урале. Имеются жертвы.

— Ах, так их разэдак! — шлёпнул генерал ладонью по столу. — Ладно, зайди через полчаса. Мы заканчиваем. — И к сидящему напротив Синицыну: — Видишь, что творится? По всей стране эта зараза расползается.

— Корни надо рубить. Корни. Беспощадно! — Синицын встал.

— Садись… генерал достал из стола свёрток, развернул. — Это мы нашли в личных вещах бандита Радуева рядом со взрывчаткой. Тут золотишко всякое, камешки… А вот эта вещица, думаю, очень важна…

Он протянул Синицыну небольшую красивую брошь — зелёный изумруд в форме полумесяца, обрамлённый мелкими бриллиантами.

— Дорогая вещица, — положил её на ладонь Синицын.

— И со смыслом, — добавил Артамонов.

— Пожалуй, — согласился Синицын. — Это какой-то знак или пароль.

— Возьми с собой. Может пригодиться. И эту мишуру забери, — он протянул ему весь свёрток.

Синицын убрал туда же брошь, завернул свёрток и запихнул в нагрудный карман.

— Не потерять бы.

Генерал поднялся:

— Ну, Бекас, вперёд, как в лучшие годы.

— А ты тут поспокойнее. Береги нервы. Нам ещё, знаешь, сколько работы!

Большой современный сухогруз, старательно рассекая волны, упрямо торопился навстречу поднимавшемуся над горизонтом солнцу.

Рейс был обычный, груз обычный, и дежурные матросы занимались обычными текущими делами. Только боцман, настоящий богатырь, бодрым шагом обходил свои владения, одним видом призывая подчинённых к трудолюбию и порядку. Вот он поднялся на бак, и два матроса, лениво драивших палубу под неторопливую беседу, сразу смолкли, задвигали швабрами вдвое быстрее.

— Всё копаетесь? — проворчал боцман.

— Да уже заканчиваем, — протянул молодой матрос Лёша и длинно сплюнул за борт.

— Итак вовсю стараемся, — поднял голову матрос постарше, в котором не сразу можно было узнать Павла Синицына. То ли усы его изменили, то ли необычная обстановка…

— Ты уж вчера вечером так настарался, за версту от тебя сивухой несло.

— Да не пил я, — возразил Синицын. — Показалось вам!

— Старпому показалось, мне показалось. Да я этот запах за версту чую! Сам когда-то принимал.

— Давно бросили? — полюбопытствовал Синицын.

— После женитьбы… Сразу… Условие такое было. — Боцман улыбнулся, достал сигареты, присел на канатную бухту.

— И с тех пор ни капли? — искренне удивился Синицын.

— Ну почему же, иногда потребляю. Но знаю, где, с кем…

— …и почём, — подхватил Синицын.

— Вот именно, — кивнул боцман. — Но ты меня, Иваныч, честно говоря, огорчил. Без году неделя на корабле, а уж второй раз наряд вне очереди. Понравилось гальюны чистить? Ты что ж, и на своей подводной лодке так же зашибал?

— Ты мою военную службу не трожь, — нахмурился Синицын.

— Ну, извини!

— Да чего там, — помягчел Синицын. — Было, конечно… Ты вон после женитьбы перестроился, а я не успел. Из-за неё, проклятой, и со службой расстался. И, что обидно, до пенсии двух лет недотянул!..

— Это правда обидно, — согласился боцман. — Зато у нас такой классный механик появился. Дизеля как часы тикают! Тебя ребята профессором нарекли, слышал?

— Э-э, — махнул рукой Синицын.

— Не горюй, Иваныч! — Лёшка рискнул наконец оторваться от швабры. — Завтра в порту ошвартуемся и пойдём в город душу отводить…