Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

В открытое море выйдем, покинув залив,
на губы нам брызнут волны солью целебной,
и с южным ветром, парус тугой развив,
помчится, белея, ладья дорогой волшебной.

И в море, лодочник, песню я запою
неслыханную — о малой родине нашей,
чье имя тучкой сникает на душу мою,
чья песня — мед и вино, всех песен краше!

Где каждая девушка, хлеб убирая, поет,
а парни вторят и вечером ждут у калиток;
на свадьбах поют, и зимой, всю ночь напролет,
где в песне мать изливает печалей избыток.

О, песня у нас зловеща и скорбно-глуха,
такой ты не слышал, такой не услышим нигде мы:
ведь нет народа, чья доля, как наша, лиха,
чьи муки так тяжки, а люди безропотно-немы.

У нас на горах и летом не тают снега,
и море у нас зовется «Черное море»,
и Черной горы вершина мрачна и строга,
слезами поит нашу землю черную горе.

Возьми меня, лодочник, в легкую лодку свою!
О нет, не страшат ее гребни пучины раздольной,
И пусть в бесконечность ведет дорожку-струю, —
мы неба достигнем, сдружимся с чайкою вольной.

Ты, новая весна, приходишь, все сильнее
тревожа неизвестностью своей.
Чем ярче солнце, тем она сложнее —
загадка этих непевучих дней.

Деревья развернут сверкающие кроны,
разбуженные ульи зажужжат,
и каждый цвет созреет, опыленный,
и лепестки на пашню облетят.

На этом пире, в этом ликованье,
где каждое зерно идет тотчас же в рост,
где жадно любит каждое созданье,
каким он будет, наш заздравный тост?

Ужель навек, с тех пор как солнце светит,
с тех пор как день на свете занялся,
войне греметь и бушевать на свете,
жестоким вихрем корчевать леса?..

Но мыслей моих нынешних не станет,
они, как одуванчик, облетят,
когда ударит гром, и буря грянет,
и за снарядом засвистит снаряд.

Расплата грозная за все, что было ложью.
Сражение за жизнь — и я в бою.
Земля моя, дрожу твоею дрожью,
дыхание тебе на благо отдаю.

В минувшее ведущие мосты
обрушились, и нет путей назад.
Над миром свод свинцовой высоты.
Огонь бушует. Города горят.

Земля до глубины потрясена.
Зияет пропасть, глубже, что ни час.
И грянувшая буря так сильна,
что, может статься, унесет и нас.

И вереница тех, кто обречен,
идет вперед, и некуда свернуть.
На лбу клеймо. Их тыщи, миллион…
Пронзенными телами устлан путь.

Он бесконечен, страшен и кровав —
но есть ему конец над ревом вод,
что гибельнее раскаленных лав, —
там в будущее новый мост растет.

И столько тысяч судеб, душ и тел
навеки в основание легло,
чтоб он над потрясеньями летел,
чтобы его ничто разрушить не могло.

Затем что нет в минувшее пути,
все рухнуло, и не о чем жалеть,
и новым людям в новый день идти
на новый берег и о новом петь.

Если б в моем взгляде не жила ты —
я бы в темноте
была слепою
и не мог бы взгляд мой
стать крылатым
и парить свободно
над землею.
В стебельках застенчивых и слабых
я плодов не видела бы грозди,
приземлиться взглядом
не могла бы
никогда я
на далеких звездах.
Вот чего б глаза мои лишились,
если б в мире не было тебя.

Если б ты мой слух не заострила,
чтобы и в молчании мне слышать
слово,
возвращающее силу,
слово,
что волнуется и дышит,
чтобы слышать голос —
близкий, дальний,
с вечных звезд
и с улицы соседней,
что летит ко мне с своей печалью, —
ах, какой глухой была б и бедной
жизнь моя,
когда бы не было тебя.

Если б моим сердцем
не владела
с юности и до мгновений этих,
если б сердце
песней ты не грела —
чтоб жилось полнее мне на свете,
чтоб во всех разлуках и печалях
делать грусть надеждой легкокрылой,
радость — песней,
горькое — случайным, —
где бы я взяла на это силы,
если б в сердце
не было тебя?

Осень. Ветры воют грозно.
Отчего ж не спят так поздно
и рассветной ждут поры
три невесты — три сестры?

Ночь пришла
в селенье Крын.
Мрак в селенье Крын
и мгла…

Мрак кромешный, час разбоя,
все вокруг полно покоя.

Вот Верти-веретено
молвит глухо и темно:
— Не вернется в край родимый,
на чужбине спит любимый!

Ночь пришла
в селенье Крын.
Мрак в селенье Крын
и мгла…

Хоть спешит — едва мотает,
коченеет, замерзает.

Тотчас Полотно-сотк и
застонала от тоски:
— Твой любимый и мой милый
рядом выбрали могилы!

Ночь пришла
в селенье Крын.
Мрак в селенье Крын
и мгла…

Ткет она — и все напрасно,
жжет ей грудь недуг ужасный.

Третья — Расчеши-кудель —
шепчет: — Где ты кончил день,
мой любимый, что с тобою? —
и качает головою.

Ночь пришла
в селенье Крын.
Мрак в селенье Крын
и мгла…

Чешет, руки вдруг уронит,
там, за дверью, никого нет.

Осень. Ветры воют грозно.
Но не спят, хотя уж поздно,
и рассветной ждут поры
три невесты — три сестры.

Ночь пришла
в селенье Крын.
Мрак в селенье Крын
и мгла…

Мрак кромешный, час разбоя —
взрыв! — в помине нет покоя.