Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Как ожерелье на шею —
каменное украшенье,
так дни ложатся на плечи,
бременем давят на плечи.

Дни мои, дни, вы, бедняжки,
муки поденщика тяжки.

Утром проснись рано-рано,
а возвратись поздно-поздно;
радость захватишь с собою,
а возвратишься с тоскою —

эх, жизнь моя собачья,
я шлю тебе проклятье!

Люди, родившись рабами,
мы умираем скотами:
скот век свой трудится даром,
все для чужого амбара.

Дом ты другим строишь белый,
черную яму себе рой!

Как вол, работай в поле
и вздрагивай от боли…
Дней ожерелье на вые,
кованы кольца стальные.

С каждым днем тяжелее
Цепь из железа на шее!

Сгори, мое горе! Ветер,
Развей на просторе пепел!
Лишь старый и добрый мастер
Не огорчился бы этим.
Тяжелое время настало,
Тяжелое бремя давит,
И гибнем со дня мы на день,
Борясь со своей душою.
Тоскливых песен не надо —
Вот осень, пора листопада.
Вода подмывает берег,
Осинки поток уносит.

Под вечер приди, под вечер,
Когда начинает смеркаться.
А сгнивший порог переступишь,
Очутишься в ветхом покое,
На лавку кривую сядешь,
На шее тоска — черный камень:
Где радость? Куда девалась?
О, где же ты, дом веселый?

Тихо. Ни вздоха, ни шепота.
О тишина, будь ты проклята!
Боже! Чума как будто
Все, что было, косой скосила!

Подкованные гвоздями,
Гремят каблуки по камню,
Мглу кто-то сечет ножами,
Алеет вино в стакане.

И розы где-то в садах там
Шепчутся с темнотою, —
Слышишь ты — о любви без горя,
Про время золотое.

Вот я сижу у окошка…
Выйди на рынок, Фиданче,
В гулких своих обутках
На деревянных подошвах.

Ах, молодое ты деревце,
Писаная красавица,
Пусть мое око вытечет,
Коль на тебя подымется,
Пусть и рука отвалится,
Если к тебе протянется.
Ну а если смогу устыдиться
Тем, что жив я, мертвец погребенный,
Ты скажи мне, ответь, Фиданче,
Куда от стыда мне скрыться!

Мастер был, над другими начальник,
Нынче сделался я подручным,
За долги продал я мастерскую,
За долги продал все инструменты…
Вот они — две руки мои. Обе
Иссыхают сейчас без работы!

С тех пор как Ленка рубашку,
Из тонких ниток рубашку
Ткать на станке перестала
И нанялась на работу,
Ленка табачницей стала,
Очи ее притупились,
Веки ее опустились
И запеклись ее губы.

Не рождена была Ленка
Для едкой пыли табачной:
Желтый табак — отравитель —
Розовым грудям погибель.

В первую же годину
Сникла, поблекла девчина,
А на вторую годину
Ленку болезнь придавила;
Третий год отнял все силы,
Ленку довел до могилы.

Ночью глядит на могилу
Месяц с вершины небесной,
И только ветер унылый
Шепчет печальную песню:
— Ах, почему не успела
Ленка доткать рубашонку,
Ту, что была для подарка?..

Ты все так же, Яна, как рассвет румяна?
Ждешь ли, чтоб завел я на тамбуре песни,
ждешь ли, чтоб вернулся я в село родное,
чтоб тебе послал я свадебные перстни?

С боевым отрядом я три года, Яна,
по горам скитаюсь, средь Кара-Ормана.
Я брожу с винтовкой, тощий и сутулый,
поседели кудри, посмуглели скулы,
трижды прохворал я летней лихорадкой,
гнил в норе потайной, о тебе мечтая,
как табак ты нижешь меж подружек сельских.
В облаке весеннем облик твой искал я,
в ручейках — лучистый взор твой видел, Яна,
про тебя повсюду спрашивал напрасно —
ты ждала в селенье друга-партизана.

Но тебе не ждать бы ни меня, ни свадьбы.
В подневольных странах свадеб не играют,
там, где мать рыдает, — не поют, не пляшут,
в царстве темной ночи день не рассветает.
Вытекшие очи — две кровавых раны;
нет в селе сожженном жениха для Яны.

Не встречай же сватов на своем пороге —
развезло кровищей все пути-дороги,
перстень обручальный стал звеном кандальным,
свадебные песни обернутся плачем,
вороны слетятся, словно поезжане,
пуля поцелуем обожжет горячим.
Запиши ты, Яна, в сердце это слово,
облекись, голубка, в куртку с патронташем
и подайся в горы к партизанам нашим.
Скоро за глумленье над твоей любовью
супостат-разлучник нам заплатит кровью.
А когда в сраженьях забелеет утро
от волны эгейской до волны Ядрана,
залечу я раны, обниму невесту,
сватов-побратимов разодену, Яна!
С партизанской четой, перед всем народом,
с песнями мы двинем буйным хороводом.

Ты вплети фиалки в смоляные косы,
улыбнись глазами, словно день погожий,
шевельни плечами теплой ночью летней!
Загудят волынки, залп ружейный грянет, —
выйди в круг подружек! Пусть народ наш глянет
на твои мониста, на твою повадку.
Праздником всеобщим эта свадьба станет!

Под суровым серым камнем, где-то в старой волчьей яме
Прадеда ружье зарыто и лежит-молчит годами.

Закопал его под вечер Янко-атаман, мой прадед:
— Эх, еще бы в бой последний! Час придет, ружье зарядят…

И ушел навек, как солнце, за гору в сиянье рдяном.
Сын нашел оружье в поле, что шумит густым бурьяном.

Лют, как рысь, он вместе с братом шел на битву — стал гайдуком,
Он на ста вершинах бился, добывая счастье внукам.

И с колена на колено, огневое, родовое,
Перешло ружье — служило мне оно во время боя.

Молодой еще, подросток, поднял я оружье мщенья,
Проходя с моим отрядом через грозные сраженья.