Н. Денисов - Опасный груз

Неважно, что голос хрипит,
И шутки дурны и колючи,
Подцепишь классический СПИД
Иль что-то позлей и покруче!

Наверно, глазами и ртом
Я все же сумел улыбнуться.
Попили девахи, потом
Ушли, обещая вернуться.

Пока размышлял о былье
И думам живым предавался,
Бренчало в проулке колье,
И смех непростой раздавался.

В рыжих опилках
Апрельский осевший сугроб.

Стружка кудрявится
С локоном девы сравнима.

На перекурах
Вползает под свитер озноб.

Талые воды журчат
И проносятся мимо.

Дело решенное:
Вот уж на взъёмы стропил

Скат набиваю из досок,
Кладу рубероид.

Сруб конопачу,
Мощу потолочный настил.

К августу точно
Веселую баньку дострою!

Банька, что надо!
Нагрянет родня, как в музей.

Веник березовый,
Он – распервейшее дело.

Много пожалует
На дармовщинку друзей.

Жару поддам
И пусть дурь выбивают из тела!

Надо б просторный
Предбанник изладить. И свод.

Каменки выложить.
Дел, как подумаешь, море.

Хитрый скворец вон
За паклей охоту ведет,

Тащит в скворечник.
И снова свистит на заборе.

Весенний день на ощупь шелков,
Пахучи тополь и ветла,
Навозных куч субтропик желтый
Приметней в мареве тепла.

Вскопал три грядки, подытожил,
Что посажу, посею и...
Вот до чего ты, парень, дожил,
Пройдя Атлантики свои.

Неси свой крест и пей отныне
По шесть с полтиной молоко.
Давно ль, моряк торговых линий,
По Сингапуром пил пивко!

Вздымай лопату, словно знамя,
Не оступайся на граблях.
Итог один: вперед ногами...
Как, впрочем, и на кораблях.

Поленницы, кучи угля,
Электроопор истуканы,
Без плоти листвы тополя,
Как будто собаками рваны.

Вокзала обшарпанный вид,
Перрон, навевающий скуку,
Каблучной картечью побит,
Заштопан на скорую руку.

Зевающий, сонный народ,
Как вынут на свет из заначки.
И с датой – «13-й год»
Кирпичный престол водокачки.

За красноажурной, рябой,
Стеною столетнего дива –
Мне чудится дым над трубой
Летящего локомотива.

Мазутом и гарью пропах,
Он мчит сквозь разор и разруху.
Быть может, и в наших рядах
Прибавится дерзких по духу.

2000

АРКТИКА

Торосов хруст, дыхание борея,
Столпотворенье пакового льда.
Иль – воскрешен последний день Помпеи,
Иль эпизоды Страшного Суда?

Стальным бортам не вырваться из плена,
Попытки-пытки гибнут на корню.
Сам бог Нептун, сломав через колено,
Трезубец свой закинул в полынью.

Бредет медведь: «Браток, далеко ль суша?»
Матерый зверь, а вон как одичал!
Потом трусит медведица: «Послушай,
Ты моего тут блудня не встречал?..»

Арктическая белая пустыня...
Апофеоз свершений и потерь...
Ребята, как там плавается ныне,
Каким богам вы молитесь теперь?

Над аркою этих ворот
Плескалось полотнище флага.
И требовал «плату за вход»
Какой-то шутник иль деляга.

Плевать бы! Но вляпался в спор,
Попёр я в погибель скандала.
И тут же уперся в забор
Крутых полицейских амбалов.

И самый амбалистый – мне
Тюрьмой пригрозил.
Ну и гад же!
Вальяжный такой, в тюрбане,
Наверно, ба-а-льшой магараджа!

И взяли меня в оборот,
Как неслуха, зелень-мальчишку.
И здесь же, в притворе ворот,
Повытрясли всю мелочишку.

Пошел я на свой сухогруз,
Закрылся и запил в гордыне:
Могучий Советский Союз
И пикнуть не дал бы, а ныне...

К печали штормов и зыбей,
К позору торгового флота,–
На древних воротах в Бомбей
Могли и повесить в два счета.

Священная – да! А по части навоза?
Не видел. Одна подкопытная пыль.
Конечно, жестка постановка вопроса,
Но это ж корова, не автомобиль.

Загон переулка, асфальта подстилка,
На впалых боках – голодовки печать;
Окрестную травку побила кобылка [1] Саранча (прим. авт) ,
Одно остаётся корове – мычать.

Смотрю я и мучаюсь горькой, подспудной,
Далёкого детства бедой-лебедой:
Эх, эту б корову в лужок изумрудный, –
Пасись и нагуливай добрый удой!

Под вечер пришла бы корова до хаты,
И кроме удоя с собой принесла –
Две пары копыт и большие ухваты
Священных рогов к изумленью села.

С коровой и в жизни была б перемена:
Звенел бы литовкой на знойном лужке,
Зимой бы носил ей навильники сена,
Похожий на Будду в своём кожушке.

«...Они тут давно поселились, хохлы,
Огонь до сих пор высекают кресалом,
А молвишь едва «Здоровеньки булы!»,
Тебе уж горилку подносят и сало!» –

Вчерашние байки. А нынче – молчок.
Сверкает Флорида – центральная трасса,
Кафе, магазины... Взгляни, морячок,
Однако, скульптура Шевченко Тараса?

Оно, изваянье! Но фальшь фонаря,
Но это пальто аргентинского франта...
А дума и взор, и усы кобзаря,
И надпись достойная: «От эмигрантов».

Ухоженный скверик. Народу пестро.
И все же поэта глаза хмуроваты,
С того ль, что под кручей не чудный Днипро,
А волны чужого залива Ла-Плата?

Нет, нам не платят «гробовые»,
Хоть в трюмах и опасный груз.
«Ревущие сороковые [2] Широты Южного полушария. ...»
Пуэрто-Мадрин... Санта-Крус.

Так и плывем, удел нехитрый,
Шторма привычно мачты гнут.
Конфуз, коль тыщи тонн селитры
Набухнут влагой и рванут!

Ни "SOS" подать – в простор куда-то...
Ни слышать больше никогда,
Как в полный штиль журчит в шпигатах,
Стекая с палубы, вода...

Конечно, жаль, –
Судьба-индейка! –
Упасть ни в травы-ковыли,–
Не ближний свет,–
В проливе Дрейка,
На рифы Огненной Земли...

Жар в печи обещает прогресс,
Образ мира черты обретает.
Солнце вышло в разводья небес
И арктической льдиной блистает.