Н. Денисов - Под луной

Со знаньем дела целится к «резине»,
Приобретает, гладит по усам.
Он едет с рынка в собственной машине,
И я в троллейбус вдавливаюсь сам.

Приземлён, но полон силы,
Он стоит уж двести лет.
Ставил дом не дед Ермила,
А, считай, евонный дед!

Человек он был толковый,
Корневой, зазря не пил,
На корню и лес сосновый,
Не подсоченный, купил!

Получилось не накладно:
Помолясь на древний храм,
Мастеров своих же, ладных
Нанял он и – по рукам!

А вокруг плодились травы,
Украшая лад веков.
И в дому числом немалым
Народилось мужиков!

Старой верою хранимы,
На врагов, на сечи шли,
Возвращались в дом родимый,
Вновь порядок в нем блюли.

Всех будил он спозаранку,
Ладил, гоил, кожи мял.
Коминтерновцы в кожанках
Покушались, устоял.

И сейчас он, тёсом крытый,
В непогоду защищен,
Хоть заплот из бревен сытых
Тощим пряслицем смещён.

То петух в лихом наряде
Будит дом в урочный час,
Да и я – при всем раскладе –
Повздыхать о нем горазд.

Там еще сирень у тына,
Пес Тарзан – добрейший страж,
Мать моя Екатерина,
И Василий – батя наш.

И в округе, обреченный
Все же двигаться вперед,
Так и не обобществленный,
Мой родной народ живет.

На пирамидке фото: взгляд,
Погон, простое звание...

«Где та гармонь, скажи, солдат,
Что ты принес с Германии?
Ты чашу полную испил,
Но все равно припомни-ка!»

И воин вдруг заговорил
Из-под корней шиповника:
«Она, наверно, в той избе,
Где пили в дни победные,
Я завещал гармонь тебе, –
Ремни и планки медные!»

Земля вздохнула: «Так-то, брат!
Идет по кругу солнышко...
Пойди туда, где у оград
Певали мы на брёвнышках.
А мне довольно. И война
Еще болит, уродина.
Но я своё сыграл сполна, –
Мы отстояли Родину!»

И я пошел, где от жары
Хлеба томились чистые.
В селе стучали топоры,
Несло щепой смолистою.
Как раз под новое жилье
Сносили двор с халупою.
И кучу – вечное хламьё –
Разрыли куры глупые.
И вот средь разных черепков,
Тетрадок ученических,
Блеснули пуговки ладов,
Знакомый шрифт готический.
Все той же фирмы «Diamant»,
Что знать необязательно,
Но русской дратвой через кант
Прихваченный старательно.

Плыл день в строительных лесах,
Транзистор чей-то взлягивал.
На перламутровых «басах»
Паук гамак натягивал.
Катилось солнце на закат,
Как день ушел, не ведаю.
Я все шептал: «Прости, солдат!»
И лез за сигаретою.
Один бульдозер-молодец,
Дела свершив, похрапывал.
И теплый дождик-бусенец
Накрапывал, накрапывал...

В гиперборейские туманы
День поздней осени зажат.
Ботвы картофельной лианы,
Набрякнув инеем, лежат.

И дух вчерашний хлебный, ситный
Разрушен зябким ветерком.
Возле калитки след копытный
Блестит игольчатым ледком.

У ближней рощи цвет телесный,
И в перекрестиях окна –
Сминают скромный плат небесный
Чугунно-серые тона.

Еще чуток – с глухим морозом
В тепло запросится телок. Но – чу!
Из кожи лезет проза,
Компилятивный жесткий слог:

«Портретов Брежнева не видно,
И коммунизма нет и нет.
Андропов дорисует, видно,
Печальной Родины портрет».

Мастер
Как мастер бурит N.N.-ов,
Считал печатные листы я.
Он набурил аж семь томов,
Проверил скважины: пустые!

Боевая
Кричит! Начальству крутит хвост
Не против я, ни в коем разе.
Но как подумаешь всерьёз:
Кричала бы на скотной базе!

Всегда!
В СП [5] СП – Союз писателей. серьезно пьют мужчины,
Т.Z. всегда – надармовщину!

Шерман
Умчит, как в годы молодые,
В СП застать его нельзя.
Зато разит бюрократию,
Разбойно бороду неся.

Выступающий
Выступал наш гость W.W. – енко,
Снял с Бюро [6] Бюро пропаганды литературы. навар и пенки,
Позвенел медалями,
Только и видали мы!

Престижно плавать на море поэту,
Хоть получаешь сущие гроши,
А морячки того скудней.
Об этом
Мне помполит внушает:
«Не пиши!»

Что ж, помолчу.
Ни холодно, ни жарко.
Других читаю...
Южный крест. Петрарка.
Лауры тень. Тринадцатый сонет...
И ты молчи, классический поэт!

Нельзя в башке держать опилки,
Как сигарету в рукаве,
Нельзя за борт бросать бутылки:
А вдруг – киту по голове!

Церковь – не церковь, скорей, синагогу
Разом узрели, пройдя поворот,
Стало быть, нет, не индийскому богу
Молится здесь расчудесный народ!

Древнее здание. Может, античность?
Сунулись скопом в какую-то клеть.
Но приструнила возникшая личность:
Нечего, нечего тут лицезреть!

Ладно, проехали! Тщетны попытки!
Тычет под ребра поэзии бес:
Солнце еврейское скаредным слитком
Медленно плавится в тигле небес.

Завтра уходим! И – будьте здоровы!
Ширью морскою надышимся всласть.
Господи, снова святая корова
Загородила проезжую часть!

Поджидал письмо моряк...
В Сингапуре и в Бомбее
Настроенье было – мрак,
Ну, хоть вешайся на рее!

И пришло! Неважно, чьё!
Важно – краля написала!
И моряцкое житьё
Заискрилось, заиграло.

Рубка, мачта – жар-горят
От белил обыкновенных,
И в машине, говорят,
КПД возрос мгновенно!

Тут и там он, как юла,
Рад друзьям, доволен пищей.
И каютного угла
Распрекрасней нет жилища!

Вот опять затосковал –
Все о той далекой дуре!
Понимаю, сам бывал
Я в такой соленой шкуре.

Я бросил курить...
Потрачено столько...
Считай, два десятка лет...
Пахнет снег...
Спросите у некурящих...
Конечно, мы все там будем...
Но это другой вопрос...
Деньги на цветы для любимой...
Пачка сигарет – надгробие поэта...

Июнь на дворе, а погодка строга,
Просвета ни справа, ни слева, –
Как Блок говорил, «за четыре... шага» –
На траверзе Монтевидео.