Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение

— Стоп! — сказал лейтенант. —
Погодите, водитель.
Я, — сказал лейтенант,—
Здешний все-таки житель.—
И шофер осадил
Перед домом машину,
И пронзительный ветер
Ворвался в кабину.

И взбежал лейтенант
По знакомым ступеням.
И вошел…
И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки…
Бледные губки…
Старичок семилетний
В потрепанной шубке.

— Как живешь, мальчуган?
Отвечай без обмана!..—
И достал лейтенант
Свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок
Дал он сыну: — Пожуй-ка, —
И шагнул он туда,
Где дымила буржуйка.

Там, поверх одеяла, —
Распухшие руки.
Там жену он увидел
После долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться,
Взял за бедные плечи
И в глаза заглянул,
Что мерцали, как свечи.

Но не знал лейтенант
Семилетнего сына:
Был мальчишка в отца —
Настоящий мужчина!
И когда замигал
Догоревший огарок,
Маме в руку вложил он
Отцовский подарок.

А когда лейтенант
Вновь садился в трехтонку,
— Приезжай!! —
Закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука,—
Плавно,
медленно,
сыто…

Грузовик отмахал уже
Многие версты.
Освещали ракеты
Неба черного купол.
Тот же самый кусок —
Ненадкушенный,
Черствый —
Лейтенант
В том же самом кармане
Нащупал.

Потому что жена
Не могла быть иною
И кусок этот снова
Ему подложила.
Потому что была
Настоящей женою,
Потому что ждала,
Потому что любила.

Грузовик по мостам
Проносился горбатым,
И внимал лейтенант
Орудийным раскатам,
И ворчал, что глаза
Снегом застит слепящим, —
Потому что солдатом
Он был настоящим.

Госпиталь.
Все в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленав нас туго в одеяла
И подтрунив над тем, как мы малы,
Нагнувшись, воду по полу гоняла
Сестра.

А мы глядели на полы,
И нам в глаза влетала синева,
Вода, полы…
Кружилась голова.
Слова кружились:
— Друг, какое нынче?
— Суббота?
— Вот, не вижу двадцать
дней…—
Пол голубой в воде, а воздух дымчат.
— Послушай, друг…—
И все о ней, о ней.

Несли обед.
Их с ложек всех кормили,
А я уже сидел спиной к стене.
И капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне,
И говорит про то,
как двадцать дней
Не видит. И —
о ней, о ней, о ней…

— А вот сестра,
ты письма продиктуй ей!
— Она не сможет, друг,
тут сложность есть.
— Какая сложность, ты о ней не думай…
— Вот ты бы взялся!
— Я?
— Ведь руки есть?!
— Я не могу.
— Ты сможешь!
— Слов не знаю!
— Я дам слова!
— Я не любил…
— Люби!
Я научу тебя, припоминая…

Я взял перо.
А он сказал: — «Родная».—
Я записал.
Он: — «Я, считай, убит». —
«Живу!» — я записал.
Он: — «Ждать не надо…» —
А я,
у правды всей на поводу,
Водил пером: «Дождись, моя награда…»
Он: — «Не вернусь»,—
А я: «Приду! Приду!»

Шли письма от нее. Он пел и плакал,
Держал письмо у отворенных глаз.
Теперь меня просила вся палата:
— Пиши! —
Их мог обидеть мой отказ.
— Пиши!
— Но ты же сам сумеешь, левой! —
— Пиши!
— Но ты же видишь сам!
— Пиши!..

Все в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это все? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Все в памяти переберу сначала.
Друзей моих ведет ко мне земля.
Один — мотор заводит на заставе,
Другой с утра пускает жернова.
А я?

А я молчать уже не вправе,
Порученные мне, горят слова.
— Пиши! — диктуют мне они.
Сквозная
Летит строка.
— Пиши о нас! Труби!..
— Я не могу!
— Ты сможешь!
— Слов не знаю…
— Я дам слова!
Ты только жизнь люби!

Мы стольких в землю положили,
Мы столько стойких пережили,
Мы столько видели всего —
Уже не страшно ничего…

И если все-таки про войны
Я думать не могу спокойно
И если против войн борюсь —
Не потому, что войн боюсь.
А если даже и боюсь,—
Не за себя боюсь — за тех,
Кто нам теперь дороже всех,
Кого пока что век наш нежил
И кто пока еще и нé жил,
Кто ни слезы не уронил,
Кто никого не хоронил.

Жен вспоминали
на привале,
друзей — в бою.
И только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.

Но было,
что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
— Мама!

…И под копыта упадет.

Метро.
Воскреснувшие в бронзе,
Стоят солдаты Октября,
И электрическое солнце
Сияет, в мраморе горя.
Среди бойцов
моряк с гранатой.
Упрямый взгляд,
широкий шаг…
Вот так в сражении когда-то
Был встречен краснофлотцем враг.

Сюда уборщица приходит,
Лишь только загорится свет,
Порядок ревностно наводит
Уж сколько зим,
уж сколько лет!
На плечи краснофлотцу ляжет
Рука в прожилках голубых.
Уборщица ему расскажет
О новостях,
делах своих,
Как было раньше каждым летом,
Когда моряк —
родной сынок,
В простую форменку одетый,
К ней приезжал на краткий срок.
Бывало, теплые ладони
Лежали долго на плечах.

Он для нее не похоронен
В холодных мурманских ночах.

Цветет в Рябинине герань,
И на столе вздыхает ткань
Камчатой скатертью с кистями…

Смеются алые уста,
Когда — нарядна и проста —
Ты пьешь рябиновку с гостями.

В ковригу воткнут синий нож,
И чарка алою слезою
Блестит…

Я знаю — ты живешь
За малой речкой Бирюзою.

К тебе за Бирюзу пойду,
Щеколду у дверей найду,
Сдержу — чтоб не раздалось звона…

Ушли ли гости? Все ли спят?
Не спишь ли ты? Считает сад
Хладеющие листья клена…

Рябинин-город! Явь иль сон? —
И смех, и волосы что лен,
И рассудительные речи.

В светлице — шитые холсты,
И вздохи теплой темноты,
И в полотне прохладном плечи!

Не зря в Рябинине подряд
Семь дней сверкает листопад,
Не быть ли заморозку ныне?

И не сочтешь ли ясным сном
Ты утром иней за окном
И снег туманный на рябине?..