Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение

Орленок, орленок,
Взлети выше солнца
И степи с высот огляди,
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один.

Орленок, орленок,
Сверкни опереньем,
Собою затми белый свет,
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.

Орленок, орленок,
От сопочной кромки
Гранатой врагов отмело,
Меня называли в отряде орленком,
Враги называют орлом.

Орленок, орленок,
Мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел,
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.

Орленок, орленок,
Товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне,
На помощь спешат комсомольцы-орлята,
И жизнь возвратится ко мне.

Орленок, орленок,
Пришли эшелоны,
Победа борьбой решена —
У власти орлиной орлят миллионы,
И ими гордится страна.

Рекламы точно веер павлиньего хвоста.
Рекламы — до созвездия Южного Креста.
Наверно, нет реклам пестрее, чем в Гонконге!
Взбесившаяся радуга на Фуква-стрит.
Спиной к витрине радужной девочка стоит:
Юбка материнская. Босые ноги.
А под витриной — доски и тряпье,
Чудовищное нищее жилье.

Подходит женщина к ребенку.
Две косы
От молодости сохранились.
Наверно, мать… Она твердит: «Проси!
Проси и кланяйся.
Благодари за милость.
Проси!.. (Для младших нету молока!)
Проси!.. (В кастрюльке риса нет ни грамма!)»

Но худенькая детская рука
Опущена по-прежнему упрямо.
В изгибе губ, в крылатости бровей
У девочки — достоинство и сила, —
Все то, что в душу мать вложила ей,
Все то, что мать сама уже забыла!

Три года сердце у меня болит,
По пенсионной книжке — инвалид.
Дух замирает, будто я — над бездной,
А говорили: «Человек железный!»

Рубцы на сердце запеклись, как след
Стихов, смертей, событий грозных лет,
Бессонницы, любви на зорьке ранней,
Очарований, разочарований.

А ведь ходил, бывало, по фронтам,
И наклонялся к полевым цветам,
И не страшился пули и скорбута,
И песни пел, и пил вино как будто;

По тридцать верст за сутки проходил,
И слез не лил у дорогих могил, —
Все сердце раскаленное терпело,
Оно металось по ночам и пело…

Я рад, что есть чем вспомнить жизнь свою,
Что песни пел, что действовал в бою,
Что сердцем сердце утешал людское.
Я не искал уюта и покоя!

Уже и шагу сделать не дают,
Уже на грудь горчичники кладут,
И медсестра глядит куда-то косо…
Но до сих пор меня волнуют косы!

Невеста? Может, чья-нибудь жена?
А за прямоугольником окна —
Оркестра гром и цвета вишен флаги:
Уходят пионеры в летний лагерь.

Нет у меня претензий ни к кому:
Ни к доктору, ни к другу моему,
Ни к дочери, которая, бывало,
Меня непослушаньем волновала…

Пусть в грудь мою опять стучится боль,
Товарищ сердце, песню спеть позволь!

Пускай умру, пускай летят года,
Пускай я прахом стану навсегда.

Полями девушка пойдет босая.
Я встрепенусь, превозмогая тлен,
Горячей пылью ног ее касаясь,
Ромашкою пропахших до колен.

«Разведка боем» — два коротких слова.
Роптали орудийные басы.
И командир поглядывал сурово
На крохотные дамские часы.
Сквозь заградительный огонь прорвались,
Кричали и кололи на лету.
А в полдень подчеркнул штабного палец
Захваченную утром высоту.
Штыком вскрывали пресные консервы,
Убитых хоронили, как во сне,
Молчали. Командир очнулся первый.
В холодной предрассветной тишине,
Когда дышали мертвые покоем,
Очистить высоту пришел приказ,
И, повторив слова «разведка боем»,
Угрюмый командир не поднял глаз.
А час спустя заря позолотила
Чужой горы чернильные края.
Дай оглянуться — там мои могилы,
Разведка боем, молодость моя!

Поперек теченья легкого
Через Волгу плыл паром,
Словно часть пути далекого
Отрубили топором.

И пошел он с пешеходами,
С вереницею машин,
С неподвижными подводами
И с автобусом большим.

И тогда на радость малому,
Что у поручней играл,
Спрыгнул молодо на палубу
Из машины генерал.

У него фигура стройная,
Брови низкие седы.
На щеке рубцы у воина —
Боевых деньков следы.

И как будто завороженный,
Тронув мягкий козырек,
На него глядит восторженно
Черномазый паренек.

Он глазенки вездесущие
Вскинул, кепку теребя,
Словно смотрит в дни грядущие,
Словно видит в них себя.

То на нем штаны с лампасами
И фуражка со звездой.
Пистолет с боеприпасами,
Сабля с кистью золотой.

Это он в походы хаживал
В дни суровые войны.
Это он врагов отваживал
От родимой стороны.

Паренек в уме прикидывал,
Замечтавшись, что к чему.
И не знал он, что завидовал
Генерал седой ему.

Старый воин смелым росчерком
Скинул сорок лет долой,
И таким же стал он хлопчиком,
Вот как этот — удалой.

То на нем ботинки папины
На тяжелых каблуках.
И почетные царапины
На обветренных ногах.

Как орешек нерасколотый,
Сердце крепкое в груди.
И опять в запасе молодость,
Жизнь большая впереди.

И весь путь, однажды пройденный,
Можно заново пройти,
Можно снова милой родине
Жизнь и силы принести.

Правый берег удаляется,
Изгибается дугой.
Левый — рядом появляется,
До него подать рукой.

И под ветром, в спину дующим,
Шум мотора зачастил.
Кто задумался о будущем,
Кто о прошлом загрустил.

Мне с отчимом невесело жилось,
Все ж он меня растил —
И оттого
Порой жалею, что не довелось
Хоть чем-нибудь порадовать его.

Когда он слег и тихо умирал,
Рассказывает мать,
День ото дня
Все чаще вспоминал меня и ждал:
— Вот Шурку бы… Уж он бы спас меня!

Бездомной бабушке в селе родном
Я говорил, — мол, так ее люблю,
Что подрасту и сам срублю ей дом,
Дров наготовлю,
Хлеба воз куплю.