Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Как блестят ледники в перламутровом полдне,
Как в заливах, в лиманной грязи, на мели
Змеи вяло свисают с ветвей преисподней
И грызут их клопы в перегное земли.

Покажу я забавных рыбешек ребятам,
Золотых и поющих на все голоса,
Перья пены на острове, спячкой объятом,
Соль, разъевшую виснущие паруса.

Убаюканный морем, широты смешал я,
Перепутал два полюса в тщетной гоньбе.
Прилепились медузы к корме обветшалой.
И, как женщина, пав на колени в мольбе,

Загрязненный пометом, увязнувший в тину,
В щебетанье и шорохе маленьких крыл,
Утонувшим скитальцам, почтив их кончину,
Я свой трюм, как гостиницу на ночь, открыл.

Но, укрывшись в той бухте лесистой и снова
В море выброшен крыльями мудрой грозы,
Не замечен никем с монитора шального,
Не захвачен купечеством древней Ганзы,

Лишь всклокочен, как дым, и, как воздух, непрочен,
Продырявив туманы, что мимо неслись,
Накопивший — поэтам понравится очень! —
Лишь лишайники солнца и мерзкую слизь,

Убегавший в огне электрических скатов
За морскими коньками по кипени вод,
С вечным звоном в ушах от громовых раскатов,
Когда рушился ультрамариновый свод,

Сто раз крученый-верченый насмерть в мальстреме.
Захлебнувшийся в свадебных плясках морей,—
Я, прядильщик туманов, бредущий сквозь время,
О Европе тоскую о древней моей.

Помню звездные архипелаги, но снится
Мне причал, где неистовый мечется дождь,
Не оттуда ли изгнана птиц вереница,
Золотая денница, Грядущая Мощь?

Слишком долго я плакал! Как юность горька мне,
Как луна беспощадна, как солнце черно!
Пусть мой киль разобьет о подводные камни,
Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно!

Ну, а если Европа, то пусть она будет,
Как озябшая лужа, грязна и мелка,
Пусть на корточках грустный мальчишка закрутит
Свой бумажный кораблик с крылом мотылька.

Надоела мне зыбь этой медленной влаги,
Паруса караванов, бездомные дни,
Надоели торговые чванные флаги
И на каторжных страшных понтонах — огни!

Под мостом Мирабо вечно новая Сена.
Это наша любовь
Для меня навсегда неизменна,
Это горе сменяется счастьем мгновенно.

Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.

И глазами в глаза, и сплетаются руки.
А внизу под мостом —
Волны рук, обреченные муке,
И глаза, обреченные долгой разлуке.

Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.

А любовь — это волны, бегущие мимо.
Так проходит она.
Словно жизнь, ненадежно хранима,
Иль Надежда, скользящая необгонимо.

Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.

Дни безумно мгновенны, недели мгновенны,
Да и прошлого нет.
Все любви невозвратно забвенны…
Под мостом круговерть убегающей Сены.

Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.

Вдоль садов бредет их орда,
Удаляется в никуда,
Мимо серых харчевен, мимо
Деревень безлюдных гонима.

Впереди ватага ребят.
В смутных грезах взрослые спят.
Им достаточно лишь привета,
Чтобы вишни падали с веток.

У них золотом блещет всё —
Мандолины, бубны, серсо.
Подмигнул медведь обезьяне —
Просят умники подаянья.

Ты, цыганка, заранее знала,
Что впотьмах наши жизни бредут.
Попрощались мы с нею, и тут
Нас Надежда в пути обогнала.

А любовь тяжела, как медведь,
Что старается танцам учиться.
Есть бесперая синяя птица.
Да и нищие молятся ведь.

Знают люди, что время их судит.
Но надежда любить по пути
Нам позволила руки сплести.
Что сулила цыганка, то будет.

Есть корабль, увозящий мою дорогую.
Есть вверху дирижабли и полночь в личинках, где вызрели звезды.
Есть подводная лодка врага, что грозит моей милой.
Есть вокруг меня тысячи маленьких елок, разбитых снарядами.
Есть бедняк пехотинец, ослепший от газа фосгена.
Есть траншеи, где мы искромсали Ницше, и Гёте, и Кёльн.
Есть письмо запоздавшее — вот отчего я зачах.
Есть в планшете моем фотографии милой моей.
Есть тревога на лицах у пленных, бредущих гуськом.
Есть прислуга вокруг батарей орудийных,
Есть обозный, бегущий рысцой к одинокому дереву.
Есть шпион — говорят, он остался невидимым, как горизонт.
Есть цветущий, как лилия, лик моей милой.
Есть еще капитан, ожидающий в сильной тревоге известий с Атлантики.
Есть солдаты, которые делают в полночь доски для новых гробов.
Есть вопящие женщины в Мехико, они молят Христа о маисе.
Есть Гольфстрим, благодатный и теплый.
Есть повсюду кресты, здесь и там.
Есть на кактусах винные ягоды в знойном Алжире.
Есть сплетенные длинные руки любви.
Есть осколок снаряда — чернильница сантиметров
в пятнадцать, потерять ее я не могу.
Есть седло у меня, всё промокшее в ливне.
Есть бегущие реки, которые не возвращаются.
Есть любовь, что влечет меня нежно вперед.
Был и бош, он попался нам в плен с пулеметом.
Есть на свете счастливцы, которые не воевали ни разу.
Есть индусы, которые смотрят на запад, на наши поля удивленно.
Они думают грустно о тех, что, наверно, назад не вернутся,
Оттого что на этой далекой войне научились играть в невидимок.

Если я там погибну, в бою у переднего края,
Целый день ты проплачешь, Лулу, о моя дорогая.
Быстро память моя улетучится, дай только срок.
И снаряд, разорвавшийся там, у переднего края,
Тот красивый снаряд превратится в непрочный цветок.

В скором времени память моя растворится в пространстве,
Моей кровью она окровавит миры, и моря,
И долины, и горы, и звезды в предвечном убранстве.
И, окрашена кровью в распахнутом настежь пространстве,
Возмужает окрепшая, полная силы заря.

Всей потерянной памятью снова живущий вовеки,
Я прильну к твоей нежной груди и смежу твои веки,
Распущу твои волосы и зацелую уста.
Ты со мной не состаришься, ты обновишься навеки,—
Ты останешься вечно такой, молода и чиста.

Это кровь моя брызжет и заново мир украшает,
Это солнце свершает свой круг, запылав от нее,
Крепче пахнут цветы, и волна за волной поспешает,
И любовь моя заново, заново мир украшает,
И счастливый любовник вторгается в тело твое!