Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Если я и погибну, Лулу, обречен на забвенье,—
Вспоминай меня всё же, задумайся хоть на мгновенье
О любви нашей юной, о пламени наших ночей.
Моя кровь превратилась в прозрачный и звонкий ручей, —
Не горюй ни о чем, хорошей, не жалей о забвенье,
О единственная — в сумасшедшем бреду вдохновенья!

Я тебя обожаю, солнце, дико,
Пред тобой ползу на брюхе, владыка!

Лакировщик винограда, яблок и груш,
На меня свой яркий лубок обрушь!

Дуби мне кожу, вытри мой пот,
Избавь меня от прочих забот.

Блеснул зубами негр. Смотри —
Он черен снаружи, розов внутри.

Я черен внутри, розов снаружи,—
От превращенья не стану хуже.

Повтори меня в существе другом,
Как ты Гиацинта сделал цветком.

Стрекоза ненормально вверх сиганула.
На меня из печки хлебом пахнуло.

Преврати сейчас же полдневный зной
В прохладу ночи, в сумрак лесной.

Преврати мой бред в то самое Древо,
Под которым Змей любезничал с Евой.

Помоги привыкнуть к миру обид,
К тому, что мой бедный друг убит.

Лотерею свою быстрей разгрузи,
Расставляй на полках дорогие призы.

Не нуждаемся мы в стеклянных бусах, —
Припаси их в Антилах для голопузых.

Выбирай нарядней нам барахло,
Чтобы в ноздри било и сердце жгло!

Чтоб арпеджио скрипок пело мажорно
В салоне зеркал, в палатке обжорной!

Укроти мой нрав, распали мой бред,
Шарлатан, хозяин золотых карет!

Пусть вьется по жилету цепь золотая.
… Я сам не знаю, о чем болтаю…

Моя тень внезапно ушла от меня.
Твой зверинец, солнце, полон огня.

Директор цирка, синьор Чинизелли,
Завари мне покрепче пьяное зелье!

Ты клоун-смехач, матадор-лихач,
Циркач, летящий по небу вскачь.

Ты негр, чемпион мирового бокса,
О твои лучи экватор обжегся.

Я всё терплю. Я лишь хорошею,
Когда ты дубасишь меня по шее.

Я славить ныне и присно рад,
О солнце, твой упоительный ад!

Весь грузный хлам веков, всё золото музеев —
Как мне постыло всё!
Пускай же сокрушит дремоту ротозеев
Работа Пикассо!

Пускай всплывает вверх вся мебель наших комнат,
Все двери отперты,
Все руки ищут рук, все рты себя не помнят —
Ждут поцелуев рты.

Художник с музами сдружился в пляске вечной
И властною рукой
Из беспорядочности создал человечный
Порядок и покой.

На школьных своих тетрадках
И на древесной коре,
На зыбких холмах песчаных
Я имя твое пишу.

На всех страницах прочтенных,
На всех страницах пустых,
На крови, камне и пепле
Я имя твое пишу.

На золоченых картинах,
На королевских венцах,
На воинском вооруженье
Я имя твое пишу.

На пустырях и в дебрях,
На птичьих гнездах в кустах,
На всех отголосках детства
Я имя твое пишу.

На очарованьях ночи,
На белом хлебе дневном,
На первых днях обрученья
Я имя твое пишу.

На всех осколках лазури,
На глади лунных озер,
На солнечных водоемах
Я имя твое пишу.

На беспредельных равнинах,
На крыльях летящих птиц,
На мельничных сонных крыльях
Я имя твое пишу.

На каждом луче рассветном,
На море, на кораблях,
На горных безумных высях
Я имя твое пишу.

На облачных испареньях,
На струях косых дождей,
На ураганных ливнях
Я имя твое пишу.

На всех мерцающих формах,
На бубенцах цветов,
На явно видимой правде
Я имя твое пишу.

На торной прямой дороге,
На опустевшей тропе,
На площади многолюдной
Я имя твое пишу.

На лампе, в ночи зажженной,
На лампе, погасшей к утру,
На всех домах, где бы ни жил,
Я имя твое пишу.

На зеркале, отразившем
Пустое мое жилье,
На теплой пустой постели
Я имя твое пишу.

На шерстке доброй собаки,
На острых ее ушах,
На лапах ее неуклюжих
Я имя твое пишу.

На каждой близкой мне плоти,
На лбу любимых друзей,
На каждой раскрытой ладони
Я имя твое пишу.

На окнах, раскрытых настежь,
На полуоткрытых губах,
Внимательно молчаливых,
Я имя твое пишу.

На брошенных укрепленьях,
На сломанных фонарях,
На стенах тоски вседневной
Я имя твое пишу.

На гибели без возврата,
На голом сиротстве своем,
На шествиях погребальных
Я имя твое пишу.

На возвращенном здоровье,
На дерзости, что прошла,
На безрассудных надеждах
Я имя твое пишу.

Могуществом этого слова
Я возвращаюсь к жизни,
Рожденный дружить с тобою,
Рожденный тебя назвать —
Свобода!

Париж продрог. Париж не ел три дня
Ни корки, ни печеного каштана.
Плетется он в лохмотьях стариковских
И стоя спит, задохшийся в метро.
Но беднякам остались, кроме горя,
Вся мудрость, всё безумие Парижа,
Его огонь, его священный разум,
И доброта его, и красота.
Так не зови на помощь!
Ты сущность, не сравнимая ни с чем.
В твоих глазах нет смертной наготы,
Нет тусклости — одно возникновенье
Живого человеческого света.
Как угорь — скользкий и тугой, — как шпага,
Изобретательный и мудрый город,
Не терпишь ты несправедливой власти.
В ней беспорядок злейший для тебя.
И ты освободишься!
Трепещущая юная звезда,
Надежда, пережившая невзгоду,
Освободишься ты от лжи и грязи.
Мы нашим братьям мужества желаем.
Ни шпаг у нас, ни касок, ни сапог —
Есть только пламя в напряженных жилах.
Все лучшие меж нами — мертвецы,
Но кровь их перельется в наше сердце.
Подходит час парижского рассвета.
Подходит миг освобожденья.
Раскрыта площадь настежь для весны.
У идиотской силы есть низы,
Рабы, которых мы зовем врагами:
Едва поняв,
Едва достигнув пониманья,
Восстанут сами.

Когда я говорил, что солнышко в лесу
Подобно женщине, отдавшейся в постели,
Вы мне поверили, вы подчинились мне.

Когда я говорил, что этот день дождливый
Струится и звенит в любовной нашей лени,
Вы мне поверили, чтобы продлить любовь.