Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения

Жоан Агиар уехал.

Отправился он в деревню лишь на два дня; они промчались быстро, что читательнице нетрудно представить, но какая-то непонятная тень омрачила это свидание. То ли Жоану Агиару было скучно в деревне, то ли он слишком любил город, но чувствовал себя он как-то скованно. К концу второго дня его уж потянуло в город. К счастью, Сесилия старалась скрасить ему деревенскую скуку, но, похоже, была излишне щедра на доказательства любви, которыми его одаривала, потому что достойный бакалавр стал выказывать признаки нетерпения.

«Серафина более сдержанна», — думал он.

На четвертый день он написал письмо дочери дезембаргадора, она прислала ответное, и если я скажу, что и тот, и другая целовали полученные письма, то читательница поймет, что наша история близится к завершению и катастрофа близка.

В самом деле, катастрофой, и к тому же ужасной, стало открытие, что бакалавр и дочь дезембаргадора полюбили друг друга, и давно. А убедиться в этом помогла им разлука. Молодые люди восприняли новость с известным смущением, но были довольны.

Радость отравили угрызения совести. Ведь в этой истории было двое обманутых, которых многократно заверяли в любви.

Жоан Агиар не противился порыву своего сердца Образ девушки, всегда живо перед ним стоявший, всё окрашивал для него в розовые тона.

Серафина, конечно, сопротивлялась; сознание того, что она причинила душевную боль Таваресу, помогло ей заставить замолчать свое сердце.

Вследствие этого она стала избегать любой встречи с молодым бакалавром. А это все равно что подбрасывать дров в огонь. Жоан Агиар не рассчитывал встретить сопротивление: его любовь окрепла и завладела им окончательно.

Оставалось положиться на время и сердце девушки.

Серафина противилась столько, сколько может противиться тот, кто любит. А Серафина любила; по прошествии двух недель она сдалась. Таварес и Сесилия проиграли.

Не стану описывать, уважаемый читатель, как потрясены были эти двое неблагодарностью и вероломством счастливых влюбленных. Таварес был вне себя от бешенства, а Сесилия заболела и долгое время не могла никак оправиться; в конце концов она вышла замуж, а Таварес стал директором компании.

Боль не может длиться вечно.

— Я же говорил! — воскликнул комендадор, когда сын пришел просить у него разрешения жениться на Серафине. — Я ведь говорил, что вам нужно пожениться? К чему были все эти терзания?

— Да уж пожалуй.

— А как теперь?

— Решено окончательно.

Молодые люди поженились несколько лет тому назад. Отказавшись стать мужем и женой по принуждению, они стали ими по велению сердца.

Надо полагать, этот союз будет прочным.

Устав от жизни и борьбы с кредиторами, потеряв веру в людей и разочаровавшись в любви, доктор Антеро да Силва решил покинуть этот мир. А жаль. Доктору Антеро было 30 лет, он был хорош собой, умен и, обладая завидным здоровьем, мог бы, если бы захотел, многого добиться в жизни. Правда, для этого ему нужно было коренным образом изменить свои привычки. Но доктор Антеро не хотел меняться, так как считал, что корень зла не в нем самом, а в окружающем мире, и разочаровался в нем. Доктор общался с кучкой подонков, а судил обо всем человечестве, считал себя знатоком женщин, хотя едва ли имел дело с полудюжиной жриц продажной любви; называл себя революционером, хотя вдохновляли его на обвинительные речи против несовершенства общественного строя только требования кредиторов.

Вот и решил наш герой расстаться с жизнью. Для этого он купил в лавке вдовы Лапор пистолет и, вернувшись домой на улицу Милосердия, велел подавать обед.

— Путь предстоит неблизкий, — сказал он себе, — вряд ли мне удастся в скором времени перекусить.

Он ел спокойно и с аппетитом, будто собрался не уснуть вечным сном, а лишь вздремнуть часок-другой после обеда. Слуга заметил, что хозяин был весел не в пример обычному, шутил и болтал без умолку. После обеда доктор Антеро по-отечески сказал слуге:

— Педро, возьми из моего кошелька пятьдесят мильрейсов. Эти деньги — твои. Пойди куда-нибудь сегодня вечером и не возвращайся до рассвета.

— Спасибо, сеньор, — ответил Педро.

— Ступай.

И Педро поспешил выполнить приказания хозяина.

Доктор Антеро перешел в залу и, растянувшись на диване, раскрыл том философского словаря.

Вечер догорал, в комнате стемнело. Доктор Антеро больше не мог читать. Тогда он решительно захлопнул книгу и встал. Свежий ветер проник в залу, предвещая спокойную ночь. Была та благодатная, мягкая зима, зима, к которой кариоки привыкли, но не перестают благодарить за нее небо.

Доктор Антеро зажег свечу и сел за письменный стол. У него не было ни родителей, ни друзей, которым он мог бы написать, но он не хотел покидать этот мир, не сказав ему в знак уважения свое последнее «прости».

Доктор Антеро взял перо и написал следующее:

«Когда заблудившегося в лесу человека окружают коварные и злые звери, он пытается спастись бегством. Обычно это не удается. Однако самое коварное и злое животное — человек, он имел глупость изобрести оружие, с помощью которого любое разумное существо, оказавшееся среди зверей, легко ускользает от их клыков и когтей.

У меня под рукой пистолет, он-то избавит меня от жизни и от окружающих меня монстров. И то, что я собираюсь сделать, — неизбежно. Я ухожу без сожалений. От жизни меня воротит, а смерть забавляет.

Когда полиция обнаружит мой труп, газеты, наверное, дадут заметку о случившемся, а случившееся даст пищу для размышлений. Но это не будет меня интересовать. Однако, если мне позволено объявить свою последнюю волю, я хотел бы, чтобы письмо это было опубликовано в „Коммерческом вестнике“. Чем черт не шутит, вдруг моя судьба вдохновит какого-нибудь поэта».

Доктор Антеро перечитал написанное, в двух-трех местах поставил знаки препинания, сложил лист вчетверо и написал: «Человечеству».

Затем он зарядил пистолет и, чтобы подчеркнуть свое безбожие, прочистил канал ствола страницей из Евангелия от Иоанна.

Была глубокая ночь. Доктор Антеро подошел к окну, вдохнул свежий ночной аромат и, посмотрев на небо, сказал звездам:

— Пора.

А отойдя от окна, раздумчиво добавил:

— Бедные звезды, как бы я хотел туда к вам, но, нет сомнения, земные черви мне этого не дозволят. Я здесь, на земле, и от меня останется лишь горстка праха. Вполне возможно, что в будущем моими костьми вымостят улицу. Ну что ж! Получу удовольствие от прикосновения чьих-нибудь нежных ножек.

Размышляя подобным образом, он взял в руки пистолет и, гордый собой, сказал:

— Вот ключ, что отомкнет дверь моей темницы.

Потом он уселся в кресло, положив ноги на стол как истый американец, сунул дуло пистолета в рот и сжал его зубами.