Дмитрий Кедрин - Стихотворения и поэмы

Работа шла, но тут на стройку
Явился государев дьяк.
— Ты башню, вор, ломать постой-ка! —
Честил он Федьку так и сяк: —
Царь что сказал? «Ни в коем разе
Сорить деньгами не моги!»
Ужо за то тебе в Приказе
Пропишут, ирод, батоги! —
И Федька Конь в Приказ разбойный,
Стрельцами пьяными влеком,
Неторопливо и спокойно
Пошел за седеньким дьяком.
Спускалась ночь. В застенке стылом
Чадила сальная свеча.
Конь посмотрел в крывое рыло
Приземистого палача,
Взглянул налево и направо,
Снял шапку, в зубы взял ее,
Спустил штаны, прилег на лавку —
И засвистело батожье!..

Конь вышел… Черною стеною
Стояла ночь. Но, как всегда,
Вдали над фряжскою страною
Горела низкая звезда,
И на кремлевской огороже
Стрельцы кричали каждый час:
— Рабы твоя помилуй, боже!
Спаси, святый Никола, нас!

Когда ж стена, совсем готова,
Обстала всю Москву окрест, —
Царь повелел державным словом
Коню опять явиться в Кремль.
Сидел в палате царь Феодор.
Жужжали мухи. Пахла гарь.
— Долгонько ставил стенку, лодырь! —
Сердито молвил государь.—
И дорогонько! Помни, друже:
Христьянству пышность не нужна.
И подешевле и похуже —
А все стояла б, все — стена!
Конечно: много ль смыслит плотник?
Мужик — и вся тут недолга!
И все ж ты богу был работник
И государю был слуга.
Чай, у тебя с одежей тонко?
Вот тут шубенка да парча.
Хоть и хорьковая шубенка,
Да с моего зато плеча!
Совсем хорошая одежа,
Один рукав побила моль…
Ну, поцелуй мне ручку. Что же
Молчишь ты? Недоволен, что ль?
— Доволен, — Конь ответил грубо, —
Хорек зело вонючий зверь! —
Тут царь, запахивая шубу,
Присел и шибко юркнул в дверь.

И запил Конь. Сперва «Под пушкой»,
Потом в «Царевом кабаке»
Валялся с медною полушкой,
Зажатой в потном кулаке.
Топя тоску в вине зеленом,
«Вся жизнь, — решил он, — прах и тлен».
Простоволосая гулёна
Не слазила с его колен.
Он стал вожак кабацкой швали,
Был во хмелю непобедим,
Его пропойцы «дядей» звали
И купно пьянствовали с ним.
Когда, о стол ладонью треснув
Так, что на нем виднелся знак,
Конь запевал срамную песню, —
Орал ту песню весь кабак!
Ему проныра-целовальник
Не поспевал винцо нести:
— Гуляй, начальник! Пей, начальник,
Шуми да денежки плати! —
Конь сыпал медью не считая:
— Еще! За все в ответе я! —
И пенным зельем налитая,
Ходила крýгом сулея.

Народ, сивухой обожженный,
Буянил, и издалека
Пропоиц матери и жены
Глядели в окна кабака.
У каждой муж пьет больно много!
Как раз бы мера! Вот как раз!
Но на дверях белеет строго
Царем подписанный указ.
И говорится в том указе,
Что, дескать, мать или жена
Звать питуха ни в коем разе
Из заведенья не вольна.

И докучать не смеет тоже
Пьянчужке-мужу женка та,
Покуда он сидит в одеже
И не пропился до креста.
Под вечер Федька из кружала,
Шатаясь, вышел по нужде,
Жена просила и дрожала:
— Пойдем, соколик! Быть беде! —
Но Конь ударил шапку о пол,
Рванул рубаху на груди:
— Я только пуговицы пропил
От царской шубы! Погоди! —
Опять в кабацком смраде кислом,
Где пировала голытьба,
Дым поднимался коромыслом
И все разгульней шла гульба,
А жены в низкое оконце
Глядели на слепой огонь…
И вновь перед восходом солнца
На воздух вышел Федька Конь.
Кафтан его висел, распорот,
Была разбита голова.
— Жена! Уже я пропил ворот!
Еще остались рукава!

На третье утро с Федькой рядом
Уселся некий хлюст. Его
Прозвали Кузькой Драным Задом.
Тот Кузька не пил ничего,
А все пытал хмельного Федьку,
Как тот разжился: — Федька! Ну,
Чего таишься! Слышь! Ответь-ка!
Небось набил себе мошну?
Небось добра полны палаты?
Жена в алмазах! Не как встарь!
Небось и серебра и злата
Тебе отсыпал государь?
Чай, одарил немецким платьем? —
Тут Конь, молчавший до поры,
Сказал: — От каменного бати
Дождись железной просфоры! —
А Кузька побледнел немножко,
К окну скорехонько шагнул,
Быстрехонько открыл окошко
И тонко крикнул: — Караул! —
Потом, чтоб Федька не ударил,
К стрельцам за спины стал в углу
И произнес: — На государя
Сей тать сказал сейчас хулу!
И дело Федькино умело
Повел приказным стрикулист.
Сам Годунов читал то дело
И записал на первый лист:
«Пустить на вольную дорогу
Такого вора — не пустяк,
Понеже знает больно много
Сей вор о наших крепостях.
На смуту нынешнюю глядя,
Терпеть буянство не с руки:
Сослать его, смиренья ради,
На покаянье в Соловки!»

Зосима — муж-вероучитель,
Видавший бесы наяву,
Построил честную обитель
На одиноком острову.
Невелика там братья, ибо
Уставом строг тот божий дом,
Монахи ловят в сети рыбу,
Живя молитвой и трудом.
Чтоб лучше храм украсить божий,
Разбив подворья там и тут,
Пенькою, солью, лесом, кожей
В миру торговлишку ведут.
Нырки летят на этот остров,
Крылами солнце заслоня…

В обитель ту на строгий постриг
Москва отправила Коня.
Дабы греховное веселье
Не приходило в ум ему,
Посажен Федька был не в келью,
А в монастырскую тюрьму.
Там вместо ложа — гроб короткий
И густо переплетено
Тройною ржавою решеткой
Слепое узкое окно.
Наутро ключник брат Паисий,
С рассвета трезвый не вполне,
В тюрьму просунув носик лисий,
Спросил, что видел Конь во сне?
И тот ответил: — В этой яме
Без края длится ночь моя!
Мне снилось нынче, что с друзьями
До света в кости дулся я! —
Отец Паисий взял подсвечник,
И, плюнув, дверь захлопнул он:
— Сиди в тюрьме, великий грешник!
Твой сон — богопротивный сон. —
Монах не без душка хмельного
Назавтра вновь пришел в тюрьму,
И у Коня спросил он снова,
Что нынче виделось ему?
И Конь ответил: — Инок честный!
Силен, должно быть, сатана.
Мне снился ныне сон прелестный,
Я похудел с такого сна:
Смущая грешника красами,
Румянощека и кругла,
Жена, обильна телесами,
Со мной на ложе возлегла. —
Паисий молвил: — Я утешен:
Твоя душа еще во тьме,
Но этот сон не так уж грешен!
Ты исправляешься в тюрьме. —
Когда ж в окне опять явилось
Его опухшее лицо,
Конь произнес: — Мне нынче снилось,
Что мы с тобою пьем винцо,
Притом винцо из самых лучших!.. —
Тут из-за двери: — Милый брат! —
Коню ответил пьяный ключник, —
Твой этот сон почти уж свят!
Да мы и все безгрешны, что ли?
Не верь, дружище! Плюнь! Слова!
Надень армяк, пойдем на волю,
Поможешь мне колоть дрова! —
И вышел Конь. Серело море,
Тянулся низкий бережок.
С залетной тучкой слабо споря,
Его неяркий полдень жег.
Летали чайки в тусклом свете,
Вились далекие дымки,
На берегу сушились сети,
Рядком стояли челноки,
Паисий голосом нетрезвым
Хмельную песенку тянул.
Конь пнул его тычком железным
И в сеть рыбачью завернул,
Чтоб честный ключник, малый рослый,
Легко распутаться не мог,
Подрясник скинул, сел на весла
И в море оттолкнул челнок.