Эдгар По - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1

Тебя я видел раз, лишь раз; шли годы;
Сказать не смею сколько, но не много.
То был Июль и полночь; и от полной
Луны, что, как твоя душа, блуждая,
Искала путь прямой по небесам, —
Сребристо-шелковым покровом света,
Спокойствие, и зной, и сон спадали
На поднятые лики тысяч роз,
В саду волшебном выросших, где ветер
Смел пробегать на цыпочках едва, —
На поднятые лица роз спадали,
Струивших, как ответ на свет любовный
В безумной смерти, аромат души, —
На лица роз спадали, что смеялись
И умирали в том саду, заклятом
Тобой и чарой близости твоей.

Одетой в белом, на ковре фиалок,
Тебя лежащей видел я; свет лунный
Скользил на поднятые лица роз
И на твое, — ах! поднятое с грустью.

Была ль Судьба — та полночь, тот Июль,
Была ль Судьба (что именуют Скорбью),
Что повелела мне у входа медлить,
Вдыхая ароматы сонных роз?
Ни шага вкруг; проклятый мир — дремал,
Лишь ты и я не спали (Боже! небо!
Как бьется сердце, единя два слова).
Лишь ты и я не спали. Я смотрел,
И в миг единый все вокруг исчезло
(О, не забудь, что сад был тот — волшебный!)
Луны погасли перловые блестки,
Скамьи из моха, спутанные тропки,
Счастливые цветы, деревья в грусти, —
Все, все исчезло; даже запах роз
В объятьях ароматных вздохов умер.
Исчезло все, — осталась ты, — нет, меньше,
Чем ты: лишь дивный свет — очей твоих,
Душа твоих взведенных ввысь очей.
Лишь их я видел: то был — весь мой мир;
Лишь их я видел; все часы лишь их,
Лишь их, пока луна не закатилась.

О, сколько страшных сказок сердца было
Написано на тех кристальных сферах!
Что за тоска! Но что за упованья!
И что за море гордости безмолвной!
Отважной гордости, л несравненной
Глубокой силы роковой Любви!
Вот, наконец, Диана, наклоняясь
На запад, стерла грозовые тучи;
Ты, призрак, меж деревьев, осенявших
Тебя, исчезла. Лишь глаза остались,
Не уходили, — не ушли вовек,
Мне освещая одинокий к дому
Мой путь, светили (как надежды) — вечно.
Они со мной ведут меня сквозь годы,
Мне служат, между тем я сам — их раб;
Их дело — обещать, воспламенять
Мой долг; спасаем я их ярким блеском,
Их электрическим огнем очищен,
Я освящен огнем их елисейским.
Мне наполняя душу Красотой
(Она ж — Надежда), светят в небе — звезды,
Что на коленях чту в ночных томленьях;
Но вижу их и в полном блеске полдня,
Всегда их вижу — блещущие нежно
Венеры две, что не затмит и солнце.

Тому недавно, тот, кто это пишет,
В безумной гордости своим сознаньем,
«Власть слов» поддерживая, отрицал,
Чтоб мысль могла в мозгу у человека
Родиться, не вмещаемая словом.
И вот, на похвальбу в насмешку словно,
Два слова, — два чужих двусложья нежных,
По звуку итальянских, — тех, что шепчут
Лишь ангелы, в росе мечтая лунной,
«Что цепью перлов на Гермоне виснет», —
Из самых глубей сердца извлекли
Безмысленные мысли, души мыслей,
Богаче, строже, дивней, чем виденья,
Что Израфели, с арфой серафим
(Чей «глас нежней, чем всех созданий божьих»),
Извлечь бы мог! А я! Разбиты чары!
Рука дрожит, и падает перо.
О нежном имени, — хоть ты велела, —
Писать нет сил; нет сил сказать, помыслить,
Увы! нет сил и чувствовать! Не чувство —
Застыть в недвижности на золотом
Пороге у открытой двери снов,
Смотря в экстазе в чудные покои,
И содрогаться, видя, справа, слева,
Везде, на протяженьи всей дороги,
В дыму пурпурном, далеко, куда
Лишь достигает взор, — одну тебя!

Много лет, много лет прошло,
У моря, на крае земли.
Я девушку знал, я ее назову
Именем Аннабель Ли,
И жила она только одной мечтой —
О своей и моей любви.

Я ребенком был, и ребенок она,
У моря, на крае земли,
Но любили любовью, что больше любви,
Мы, и я и Аннабель Ли!
Серафимы крылатые с выси небес,
Не завидовать нам не могли!

Потому-то (давно, много лет назад,
У моря, на крае земли)
Холоден, жгуч, ветер из туч
Вдруг дохнул на Аннабель Ли,
И родня ее, знатная, к нам снизошла,
И куда-то ее унесли,
От меня унесли, положили во склеп,
У моря, на крае земли.

Вполовину, как мы, серафимы небес
Блаженными быть не могли!
О, да! потому-то (что ведали все
У моря, на крае земли)
Полночью злой вихрь ледяной
Охватил и убил мою Аннабель Ли!

Но больше была та любовь, чем у тех,
Кто пережить нас могли,
Кто мудростью нас превзошли,
И ни ангелы неба, — никогда, никогда! —
Ни демоны с края земли
Разлучить не могли мою душу с душой
Прекрасной Аннабель Ли!

И с лучами луны нисходят сны
О прекрасной Аннабель Ли,
И в звездах небеса горят, как глаза
Прекрасной Аннабель Ли,
И всю ночь, и всю ночь, не уйду я прочь,
Я все с милой, я с ней, я с женой моей
Я — в могиле, у края земли,
Во склепе приморской земли.

И ангелы, спеша в просторах рая
Слова любви друг другу прошептать,
Признаньями огнистыми сжигая,
Названья не найдут нежней, чем: «мать».

Вот почему и вас так звал всегда я:
Вы были больше для меня, чем мать,
Вы в душу душ вошли, — с тех пор, как, тая,
Виргиния взнеслась, чтоб отдыхать!

Моя родная мать скончалась рано,
Она — мне жизнь дала, вы дали — той,
Кого любил я нежно и безгранно.

Вы более мне стали дорогой
Так бесконечно, как в священной дрожи,
Душе — она, чем жизнь своя дороже.

Слава небу! был кризис, —
Опасность прошла.
С болезнью, что грызла,
Что медленно жгла,
Та, что названа «Жизнью»,
Лихорадка прошла.

Грустно я знаю,
Что нет больше сил;
Мне и членом не двинуть,
Я лежу, я застыл;
Ну, так что же! Мне лучше,
Когда я застыл.

Я покоюсь так мирно,
В постели простерт,
Что тот, кто посмотрит,
Подумает: мертв, —
Задрожит, меня видя,
Подумав: он — мертв.

Стенанья, страданья,
Вздохи, рыданья —
Утихли вдруг,
И сердца жестокий,
Ужасный, глубокий
Сердца стук

Болезнь и тошноты,
И муки — прошли,
Лихорадки исчезли,
Что череп мой жгли;
Те, что названы «Жизнью»,
Лихорадки прошли.

И о! из всех пыток
Что была всех сильней,
Успокоилась жажда
В груди моей,
Ты жгучая жажда
Проклятых страстей:
Я глотнул; и погас он,
Нефтяной ручей!

Я глотнул чистой влаги,
Что катилась, журча,
Струилась так близко
Под ногой, из ключа, —
Из земли, в неглубокой
Пещере ключа.