Мария Визи - A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Отойдем, завернувшись с глазами
в непроглядную серую шаль,
попрощавшись слепыми словами,
— и чего-то покажется жаль.

Нам, что были так долго чужими,
будет слишком мгновенным закат
и в скрывающем призраки дыме
будет жаль недопетых баллад.

Иду болотной дорожкой,
с кочки на кочку
скользя,
подберу кое-где по цветочку,
— разве нельзя?
Мне ведь нужно очень немножко!
Вот желтенький, вот голубой,
клонится прямо в траву:
он ведь ничей, он — мой,
я сорву, —
Бог не накажет, на меня не посмотрит строго:
у Него их так много.
Я только один цветочек возьму у Бога.

Я тебе не дам своей руки
и не поведу к садам нирваны,
где летают ночью мотыльки
под луной, любовью пьяной.

Я тебе и сказки не скажу:
ты теперь большой и незнакомый.
ласково простившись, ухожу
к своему оставленному дому

и, забравшись на свою полать,
где свернулся котик мой мохнатый,
постараюсь снами доказать,
что и без твоей любви богата.

В хрустальный гроб, с цепочкой драгоценной,
запрятали любовь и отошли.
И не было заката над вселенной,
и тени на поляну не легли.

А нужно было, чтобы смолкли птицы
в печалью очарованных кустах,
и призраки собрались поклониться
на сделанных священными местах;

и чтобы содрогнулись сами боги,
взглянув совсем случайно с высоты,
и вдруг поняв, как хрупки и убоги
придуманные ими же мечты.

От луны до солнца протянула
золотую, призрачную нить;
день и ночь оковами сомкнула,
и весенней чары не забыть.

Я колдунья. Я властна над всеми,
кто мою дорогу пересек!
Ты со мною встретился на время,
и теперь не можешь быть далек.

Пусть чужим путем, к чужому раю
ты ушел, — но ты мой видел след,
и тебе нельзя забыть, я знаю.
то, что было за мильоны лет.

You camе from quite a distant land,
— perhaps a dream land, — from a place
where sycamores and poplars stand
in infinite and golden grace.

Yet you, whose words were clear to me,
you somehow had to drift away,
till many countries and a sea —
an endless sea — between us lay.

And now my house is desolate,
for neither you nor others such
will come to knock upon my gate
with hands I used to like to touch.

Вода из камня сверкает
прозрачностью глубины,
и даже месяц пугает
за кудри синей сосны.

Ночные звери обходят
чернеющую дыру,
где черти вечером бродят,
и ведьмы поют поутру.

Я помню скользкие травы,
горбы нечистых могил,
и горький запах отравы,
который с туманом всплыл.

Мой бог — таинственная замкнутость лесов,
где бродят волки и зовет сова,
причуды передутрешних часов
и отклики незримых голосов,
и мягкая болотная трава.

На облаках рубинно-золотых
сгустилась слава всех бессмертных сил.
Мой бог блеснул закатом и затих,
и слились волны сумерек седых,
прорезанные взглядами светил.

Я чую легкий времени полет
и шум непобедимого крыла.
Когда река свой зимний сон прорвет,
я поклонюсь перед движеньем вод,
где черная у берега скала.

Я верю в солнце, звезды и луну,
и в колдовство заката и зари.
Я от Отца и Сына отверну
свое лицо, и старый храм замкну.
Но если я заплачу — не смотри.

Когда посыплет снег, мелькая,
мне будет память тяжела,
что смерть — ненужная такая —
его ведь снегом занесла.

Что он страдал, и даже слова,
которое сказать хотел,
до края берега пустого
замерзший звук не долетел.

Что только птицы и тюлени,
пришедшие со всех сторон,
и синие ночные тени
свершали тайну похорон,

и что, насмешливо блистая,
такой же яркий падал снег,
холодный саван наметая
для бледных и закрытых век.

You will remember me forevermore
and all my world of magic and of light,
a flaming world, with music held in store,
amid the rest — the only that is right.

You could have made it yours, did you but speak
It was too small for you, or else too wide.
Perhaps the poems which I wrote were weak
that all my prayers for you have been denied.

But later — later you w ill drop your head,
«I do not dare remember», you will say,
«Another world has conquered me instead,
has won me by its crude and simple way.»

Стукнув дверью, кто-то вошел.
Мы не слышали, но узнали,
как, ложась неровно на пол,
сапоги его зашуршали.

Пробежала дрожь по спине…
И когда осмелились — «Кто вы?».
Он стоял, прижавшись к стене,
и в ответ не бросил ни слова.

Тихо-тихо стало вокруг;
только треснул графин с цветами,
точно тот, непрошенный, вдруг
замахнулся дико руками.

И потом ушел в темноту,
и мы все понять не хотели,
для чего он был и к чему
серебрились зубы — блестели.

I used to wear a crown,
a mantle and a ring,
and I, who am a beggar,
pretended I was king.

But I grew sick of playing.
I broke my heavy crown,
I donned my raggy garments
and wandered down town.

And now, if people greet me,
passing by the square,
it isn't for my headgear,
but for my golden hair,

and if they toss a coin
that's rather large in size,
it isn't for my jewels,
but for my shining eyes.