Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Альфред Теннисон не прятался от действительности, хотя его ужасало то, что уже набирало силу в XIX столетии:

Что за шум и что за грохот слышен в недрах многих стран;

Словно ветер по долинам, словно близкий ураган,

Словно яростная буря, что волнует океан?

Это двинулся народ…

У. Моррис. Марш рабочих. Перевод В. Рогова.

Он сознавал, что ему не под силу изменить неизбежное. Он понимал, что насилие – это зло и набирающее силы зло наверняка победит, поэтому он не покривил душой и показал гибель рыцарского братства. Он считал, что стержневой темой его цикла была «борьба души с чувственностью», и так оно и было. (Та же самая борьба происходила в одном человеке, потерявшем друга, но тогда душа победила, человек выжил и победил отчаяние.) Теперь след Артура на земле должен был спасти целый народ. Благая душа Артура была вызвана Теннисоном, чтобы научить людей противостоять силам зла. «Мы созданы во Христе на добрые дела», – убеждает Теннисон следом за апостолом Павлом.

Цикл поэм «Королевские идиллии» также принадлежит своему времени, как «История бриттов» Гальфрида Монмутского – своему, «Смерть Артура» Томаса Мэлори – своему и «Королева фей» Эдмунда Спенсера – своему. Новые мифологемы пришли на смену старым. Теперь на первый план выступила отдельная человеческая личность, ее добрые или злые дела, ее ответственность за себя и за других. Лирическая муза не покинула Теннисона, когда он работал над «Идиллиями», отчего его рыцари потеряли бескомпромиссную воинственность, зато обрели способность размышлять и сомневаться. Его несравненная наблюдательность, умение неназойливо передать оттенки душевного состояния, эпически спокойная манера повествования, в котором даже речи персонажей не взрываются негодованием, страстью, ненавистью, но, как правило, несут на себе печать раздумья, помогли ему не стать эпигоном Мэлори, а создать совершенно оригинальное произведение своего времени, как это, кстати, было и с самим Мэлори. Теннисона не привлекали воинственные кличи, он хотел мира и покоя в своем доме, поэтому, следуя гуманистической традиции английской словесности, он прославил терпимого и мужественного человека, не боящегося трудностей в своем благом деле и смело глядящего в лицо смерти, как подобает тому, кто исполнил свое предназначение в жизни и тем обессмертил себя. Не разрушитель, а созидатель – таков идеальный король Артур, созданный Теннисоном. И если этот идеал впоследствии был назван Викторианским, то, значит, Теннисона не подвела его вера в добро, терпимость и милосердие, которую он оставил людям.

В России первый, правда, не совсем полный перевод «Королевских идиллий» вышел в свет в 1903 году, когда революционные силы активно сплачивались для открытой борьбы против власти. Его автором была поэтесса Ольга Чюмина (1865–1909), чье собственное поэтическое наследие в основном отличается психологической усложненностью, но в 1905–1907 годах она написала много сатирических стихотворений в оппозиционном духе, так что трудно сказать, случайно или из внутренней необходимости О. Н. Чюмина именно в это время взялась за цикл поэм Теннисона. В начале XX столетия вообще заметен повышенный интерес поэтов-переводчиков к большим поэтическим полотнам Запада, в которых так или иначе ставится проблема власти. Кстати, именно в это время Бунин переводил знаменитые тираноборческие мистерии Байрона, а Бальмонт – великие поэмы Шелли…

Когда изучаешь историю художественного перевода в России, то рано или поздно приходишь к выводу, что зарубежные авторы входят в русскую словесность совсем не случайно, а именно в то время, когда они больше всего нужны, и теми произведениями, которые больше всего нужны. Так было и с Теннисоном, если говорить о его «Годиве» или «Королевских идиллиях». Есть и еще один пример. В 1893 году, в трудное для русской поэзии время, поэт и философ, сторонник «чистого искусства» Владимир Соловьев (1853–1900), работая над капитальным трудом по нравственной философии «Оправдание добра», перевел на русский язык одно из последних стихотворений Альфреда Теннисона, в котором звучит усталый голос мудрого старика, исполнившего свой земной долг:

Когда весь черный и немой,

Нисходит час желанных снов,

Ты не зови меня домой,

Безмолвный голос мертвецов!

О, не зови меня туда,

Где свет дневной так одинок.

Вон за звездой зажглась звезда,

Их путь безбрежен и высок:

Туда – в сверкающий поток,

В заветный час последних снов

Влеки меня, безмолвный зов.

Л. Володарская

Flos Regum Arthums —

Джозеф Экстерский

Ему, душой принявшему сей труд, [17]

Быть может, оттого, что в нем нашел он

Подобие себя, – я посвящаю,

Я посвящаю, я вручаю, плача, [18]

Мои Идиллии [19].

И верно, он,

Мне кажется, – почти во всем такой же,

Как идеальный рыцарь Короля [20],

«Который так же, как его Король,

Был человеком совести и чести;

И славился борьбой за справедливость;

Который сам не лгал и лжи не слушал;

Который лишь одну любя на свете,

До смерти оставался верен ей [21]».

Ей… Над любым из тех, чьи государства

Готовы были в мрак войны [22]грозящей

До островка последнего втянуться,

Нависла тень его кончины, словно

Затмение, мир ввергшее во тьму.

Его лишились мы. Он нас покинул.

Теперь мы осознали, кем он был.

Слепое недоверие умолкло.

И стало ясно нам, как был он скромен,

Каким был добрым, совершенным, мудрым,

Умеющим обуздывать себя

Без принужденья, столь, сколь это нужно.

Из партий – ни за ту и ни за эту

Он не стоял, высоким положеньем

Не пользовался ради утоленья

Своих амбиций, как и превосходством

Потехи ради… И пронес сквозь годы

Цвет белоснежный безупречной жизни

Пред тысячею мерзостей людских,

Все время находясь в потоке света,

Что падает на трон и выявляет

Любое пятнышко… Найдется ль тот,

Кто бы предрек единственному сыну

Жизнь чище и прекрасней, чем его?

Могла бы Англия, что пребывает

В мечтаниях о сыновьях ЕГО,

Надеяться на лучшее наследство,

Чем жизнь, душа и ум твоим сродни?

О, Королей грядущего отец,

Заботившийся о ее народе

И бедняках ее! Ты – голос яркой

Зари, который призывал свернуть

С пути войны на путь переговоров

И мирного соперничества взглядов [23].

Ты – цельная натура, что впитала

Свет, исходящий от достойных книг.

Ты был не чужд наукам и искусству,

Любим своей землей и всеми нами,

Воистину Король, хоть не имел

Такого титула и так не звался,

Отныне и навеки – Альберт Добрый.

Не разрывайся, женское сердечко!

Не разрывайся, ибо королеве