Анна Брэдстрит - Поэзия США

Наш славный бриг пустился плыть
В тумане штормовом,
Чтоб дружбу давнюю скрепить
Еще одним звеном.

И пусть ярится океан,
Грохочет грозный шквал,
И пусть бушует ураган
У диких финских скал!

Вперед! Вперед! Взлетай, наш флаг,
Над светлою Невой
Гремит у пушек на устах
Привет наш громовой.

Но ветвь оливы с высоты
Над пушками царит,
И белопенные цветы
Ложатся под бушприт…

Наш трюм не полон до краев
Пшеницей золотой,
Ни ценным даром рудников —
Невадскою рудой;

Нас налегке несет крыло
Раздутых парусов:
Наш груз — сердечное тепло
Далеких земляков!

В годину черную войны,
Во мраке тяжких бед,
Из дальней северной страны
К нам пробивался свет.

И вот теперь лучи вам шлет
Сквозь тропики и льды
Огней сплоченный хоровод
Вкруг Западной Звезды.

Прими ж народного гонца,
О младший брат Москвы!
Швартуем мы свои сердца
У берегов Невы.

Они снуют, как тени, меж домами,
В неясные фантомы сплетены,
Как саваном, окутаны телами,
В которых души их погребены.
Их дни тянулись без любви, без веры,
И с Небом не за совесть, а за страх
Они сражались, предпочтя химеры, —
Чтоб победить и обратиться в прах.
И стогнами разверстого кладбища
Слоняются, не преклоня главы,
И верещат, — могил несытых пища:
«Одни лишь мы живые, вы — мертвы».
Несчастные! Застыл в безмолвном крике
Знак эпитафии на каждом лике.

В домах и землях есть ли прок?
От купчих и оград, струясь
Ручьем, когда настанет срок,
Они в кладбищенский песок
Уйдут, над жадностью глумясь.

Тогда умолкнешь, стиснут вдруг
Землей, что ты держал в руках.
Ком липкой глины! Свой досуг
Умножив, завершишь свой круг
И в жалкий возвратишься прах.

Копи! Бедняк какой-нибудь,
Что жив смекалкой и умом,
Отыщет в этом мире суть:
Господь ему укажет путь,
Ему достанется твой дом.

Все, чем владеешь, с давних пор
Он обращает в свой доход,
И, взявши серп или топор,
Леса, луга, вершины гор —
Всю землю он приобретет.

В палатах ты не усидишь:
Он правит всей твоей судьбой.
Ты сладко ешь и мягко спишь,
Он — нищ, как полевая мышь,
Но он — хозяин над тобой!

Твое безделье лишь взрастит
Траву на всхолмленной земле, —
Его же слово оросит
Дождем — и солнцем озарит
Мир, заблудившийся во зле.

Размер могильного холма
Твои владенья обретут, —
Но не смогла б и Смерть сама
Отнять владения ума
И обесценить честный труд.

Трепещет лист, едва-едва
Поющей птахою задет, —
Мерцают в памяти слова:
Она была, ее уж нет.

Вбирает озеро без края
Небесный бесконечный свет,
Но исчезает проблеск рая:
Она была, ее уж нет.

Пришла — как ранняя весна
Чредой стремительных примет
Сад отрешает ото сна —
И вот теперь ее уж нет.

Как ангел на одно мгновенье
Влетел, а там — пропал и след,
Она осталась, как виденье,
Со мной, когда ее уж нет.

Тускнеет день. Едва хранит
Лампада — пламя долгих лет;
Один лишь луч во мне горит:
Она, которой больше нет.

Древнейший род сойдет на нет,
Ветвь королевская увянет;
Знакомый каждому предмет
Природа охранять не станет.

Но те, кто ввысь свой дух простер,
Как звезды на небе, горят;
Темница, плаха и костер
Их никогда не истребят.

Собрав оружие свое,
Природа сокрушает рок,
А затупится острие —
Придет святой или пророк.

Земля мадьяр! Пускай тиран
Разорванную цепь скует.
Тебе высокий жребий дан,
Ты свергнешь ненавистный гнет.

В смертельных муках и борьбе
Ты подвиг совершила свой, —
И слава снизошла к тебе,
И землю посетил герой.

Тебя он спас — и умер. Что ж!
Ему в могиле не страшны
Казачьи орды или нож,
И нам слова его слышны.

«Я — Кошут. Будущее! Ты,
Что обеляешь иль чернишь,
Склонись ко мне, и пусть цветы
Растит кладбищенская тишь.

Я избран был как трубный глас
Господень, сотрясавший твердь.
Оковы смерти ждут всех нас,
Но этот зов сильней, чем смерть!»

Мой кучер ждет меня наружи.
Как лошади, и он продрог,
Клянет он резкий ветер стужи, —
Ругаться так и я бы мог.

В кулак оцепеневший дуя
И топая у двери там,
Хотел бы он, чтоб был в аду я,
И шлет меня ко всем чертям.

Наверно, видит он оттуда,
Прижав замерзший нос к стеклу,
Как бело-розовое чудо
Веду я под руку к столу.

Счастливцем с ношей драгоценной
Сейчас я перед ним предстал,
Он слышит выстрел пробки пенной
И видит золотой бокал.

А я с такою же тоскою,
В гостях у старого осла,
Завидую его покою
Там, за окном, где ночь светла.

Ведь холодней зимы раздольной
Улыбок блеск вокруг меня.
Кислей вина и тост застольный,
И чопорная болтовня.

Он ноги обмотал отрепьем,
А я прильнувшую к плечу
Тоску с ее великолепьем,
Как раб галеру, волочу.

Мы с ним судьбу одну и ту же
Сменяли б — так же до зари,
Как он, скучал бы я наружи,
Как я, скучал бы он внутри!

Не нужно, чтоб любви прекрасной цвет
На стебле одиноком возрастал
И в диадеме, в коей проку нет,
Отсвечивал безжизненный металл.
Восточным древом сделаться бы ей
С невянущею зеленью ветвей, —
Ведь той любви, которой далека
Любовь ко всем, цена невелика.
Поэт напрасно славит мир иной,
Где души, порознь, вне добра и зла,
Парят, раскрыв незримые крыла.
О нет, любовь смыкает круг земной
И к единенью братскому стремит,
И очищает, и животворит.

Глядит ли сквозь стальную ячею
Злосчастный узник с болью и тоской
На клок травы, что чахнет день-деньской,
Пробившись меж камней, равно свою
Приемля долю блага и невзгод,
Которые Господь ему пошлет;
Вероученью ль посвятив усилья,
Корпит над ним весь век один из тех,
Кто слышит в отдаленье детский смех, —
И зябко прячет сморщенные крылья;
Иль раб из Джорджии, поднявши взор,
Вдруг видит парус, что в морской простор
Стремится, — в их душе огонь зажжен
Одною искрой тайного желанья
Свободы, воскрешающей сказанья
О доблестных делах былых времен.