Анна Брэдстрит - Поэзия США

Ветерок несет запахи травы;
Огненною птицей
Солнце сквозь шатер сумрачной листвы
На Фернсайдский дом, как тогда, садится.

Помню, как, надев праздничный костюм,
Поспешил я к милой;
От любви пылал воспаленный ум,
Лишь вода ручья лоб мой остудила.

Не был месяц здесь перед этим я
И теперь с отрадой
Видел над колодцем шею журавля
И знакомый дом с каменной оградой.

Помню, как сейчас, — косо брызжет свет,
Угасает солнце,
Торжествует роз сочный алый цвет,
Узкий луч упал на ее оконце.

Все здесь, как тогда, тридцать дней назад, —
Ставшие родными
Сад и дом, а вот зреет виноград;
Показались мне ульи лишь чужими.

Взад-вперед в саду ходит возле них
Девочка из хора,
Ходит и поет, голос грустен, тих,
А на ульях креп, тягостный для взора.

И от песни той солнце стало льдом;
Я ведь знал и точно —
Девочка поет пчелам лишь о том,
Что один из нас в путь ушел бессрочный.

Я пробормотал: «Как мне Мэри жаль,
Видно, дед скончался;
Он был болен, слеп; смерть всегда печаль,
Но в конце концов здесь он исстрадался».

Вдруг завыл в тоске верный Мэри пес;
Дед сидел у дома,
Девочка же пела, не скрывая слез,
Песню, что пчеле каждой так знакома.

Не забыть мне слов, что я разобрал,
Подошедши к двери:
«Будьте дома, пчелки, страшный час настал!
Больше нету здесь нашей славной Мэри!»

Я видел как-то раз:
Проходил он мимо нас,
Дряхл и стар,
Такой смешной и жалкий,
Щупал суковатой палкой
Тротуар.

Он прежде был красавец,
Покорял когда-то, нравясь,
Все сердца.
В целом городе другого
Не могли б найти такого
Храбреца.

Теперь один вдоль улиц
Ковыляет он, ссутулясь,
Дряхл и сед.
Низко голову опустит,
Словно встречным шепчет в грусти:
«Тех уж нет».

Давно покрыты мохом
Те уста, что он со вздохом
Целовал.
Глохнут на могильных плитах
Звуки тех имен забытых,
Что он знал.

От бабушки покойной
Слышал я — он был как стройный
Полубог,
С безупречным римским носом
И подобен свежим розам
Цветом щек.

Навис на подбородок
Нос его крючком урода.
Чужд для всех,
Он проходит, тяжко сгорбясь,
У него, как эхо скорби,
Сиплый смех.

Над ним грешно смеяться,
Но кто в силах удержаться,
Если он
В треуголке и в зеленых
Старомодных панталонах
Так смешон!

Если в смене поколений
Буду я, как лист осенний,
Тлеть весной,
Пусть другие песни льются,
Пусть, как я над ним, смеются
Надо мной!

Вот этот перламутровый фрегат,
Который, как поэты говорят,
Отважно распускает парус алый
И по ветру скользит
Туда, где под водой горят кораллы
И стайки нереид
Выходят волосы сушить на скалы.

Но больше он не разовьет свою
Прозрачную, живую кисею;
И весь тенистый лабиринт, в котором
Затворник бедный жил
И, увлекаясь радужным узором,
Свой хрупкий дом растил, —
Лежит разрушенный, открытый взорам.

Как год за годом уносился вдаль,
Так за витком виток росла спираль,
И потолок все выше поднимался;
И в каждый новый год
Жилец с приютом старым расставался,
Закупоривал вход
И в новообретенном поселялся.

Спасибо за высокий твой урок,
Дитя морских блуждающих дорог!
Мне губ немых понятно назиданье;
Звучнее бы не мог
Трубить Тритон, надувшись от старанья,
В свой перевитый рог;
И слышу я как бы из недр сознанья:

Пускай года сменяются, спеша, —
Все выше купол поднимай, душа,
Размахом новых зданий с прошлым споря,
Все шире и вольней! —
Пока ты не расстанешься без горя
С ракушкою своей
На берегу бушующего моря!

Мои желания скромны:
Иметь свой дом, хотя б лачугу —
Четыре каменных стены,
Фасадом хорошо бы к югу;
Мне безразличен внешний вид:
Сойдет и простенький гранит.

В еде не знаю я причуд
И ем все самое простое;
К чему мне десять разных блюд?
Пусть будут рыба, дичь, жаркое…
А нет жаркого на столе —
Согласен я на крем-брюле.

Что мне до слитков золотых!
Пусть будет стопка ассигнаций,
Пай в банке, пара закладных,
Пакетик горнорудных акций;
Хочу лишь, чтобы мой доход
Немножко превышал расход.

Почет, известность — что мне в том?
Ведь титулов блистанье ложно.
Я стал бы, может быть, послом
(Поближе к Темзе, если можно),
Но президентом — никогда,
Нет-нет, увольте, господа!

Что до камней, так я не франт,
Чужды мне роскоши затеи;
Для перстня недурной брильянт,
Другой — в булавку — поскромнее,
Один-другой рубин, топаз…
Грех выставляться напоказ.

Я б наказал своей жене
Как можно проще одеваться:
Шелка китайские вполне
Для платьев будничных годятся;
Но уж совсем без соболей
Нельзя — зимою в них теплей!

Я не стремлюсь, чтоб мой рысак
Всех обгонял, летел стрелою…
Миль тридцать в час — хотя бы так —
Мне хватит этого с лихвою;
Но если сможет поднажать —
Не стану тоже возражать.

Из живописи я б хотел
Две-три работы Тициана
(Он в колорите очень смел)
И Тернера пейзаж туманный:
Зелено-золотистый фон,
Закат и дымный небосклон.

Книг — минимум; томов пятьсот,
Чтоб были под рукой (тут важен
Рабочий, ноский переплет),
А остальные — в бельэтаже;
И полка маленьких чудес —
Пергамент, золотой обрез!

Камеи, статуи, фарфор
Люблю я с детства и поныне
За то, что услаждают взор,
А не из суетной гордыни;
Мне ни к чему органный зал, —
Но Страдивари я бы взял.

Противна мне магнатов спесь,
Как золоченая пилюля:
Пусть столик будет мой не весь
Покрыт мозаикою Буля.
Качайте прибыль, как в хмелю;
А я в качалке подремлю.

И если я других даров
Судьбой не буду удостоен,
Я благодарен ей без слов
И так — за то, что я спокоен,
Спокоен, удовлетворен,
В желаньях прост, душой смирён.

Надгробья с лирами мы чтим,
Где спят умолкшие поэты,
А их собратья под густым
Бурьяном сорным — кем воспеты?
Немногим жребий славный дан
Коснуться струн в игре напевной,
Другим — лишь боль сердечных ран
В безмолвье музыки душевной!