Арье Вудка - Два мира и любовь

Не той мы утробы,
Нам жить здесь нельзя:
Чужие сугробы,
Не наша земля.

С нас смоет кручину
Кинерет родной.
Чужбина, чужбина,
Пусти нас домой!

Надежда истлела,
Иссякло тепло,
И серое небо
На землю легло.

Душа улетает
На вечный покой —
Чужбина седая
Пустила домой.

Вздымается пучины буйный демон.
Над гибелью – один ковчег святой.
Давно плывут акулы над Эдемом,
И небо перемешано с водой.

Когда лишь волны выли нам в ответ,
И не было опоры даже в вере,
Мне голубь нес оливковую ветвь,
Как весть о том, что есть на свете берег.

Пусть воет вал, отвыкший от преград,
И снова в борт гремит удар жестокий —
Страна моя встаёт, как Арарат,
Над водами вспенёнными порока.

И слабенький проросший стебелек,
Склонясь на непросохший скользкий камень,
Любуется, как радугу зажег
Вс-вышний светозарными мазками.

Себя запомнил он в борьбе.
Его скрутила сила злая,
И смерть готовит он себе,
Кулак от ярости сжимая.

Но как-то разом, как-то вдруг
С души спадает тяжкий панцирь.
С улыбкой смотрит он вокруг:
Неужто это душный карцер?

Как будто орды злобных туч
Пролились ласковою влагой,
И каждый камень, каждый луч
Забрезжил вдруг безбрежным благом.

Душа, испивши Б-жий свет,
Лазурней утреннего плёса.
Ей нет страданий, смерти нет,
И отовсюду счастье льётся.

Умывалась заря в Иордане,
И звенел, наполняясь, кувшин.
Выходил Гилеад на свиданье,
Одеяла снимая с вершин.

Беззаботно щебечет поляна
Под дыханием робким тепла…
О, родная земля Ханаана,
Не глазами я видел тебя!

Консервы из немертвых тел.
Решетка. Круглое оконце.
Там тополиная «метель»
По синеве несется к солнцу…

Бестрепетно сомкнулись веки встречные.
Спокоен скрип небесного порога.
А у меня в запасе – веки вечные
И трубный рокот рокового рога.

Умчалась моя детская неистовость
В забытый мир, столь чуждый и огромный.
Над изголовьем ветер перелистывает
Страницы снега, времени и дремы.

Суетой одуряющий город
Бесконечно, привычно чужой.
Но горячее сердце нескоро
Обрастает незримой межой.

И тогда от троллейбусной давки,
От знакомых, толпы и бесед
В кафетериях, вжатых в прилавки,
Ты уходишь, как будто во сне.

За высоким кирпичным забором —
Позабытых могил уголок
И скамейка в тени, на которой
Я сидел после долгих дорог.

Наклоненные старые плиты
Затаили родные слова,
И Давида звезда на граните,
И повсюду – глухая трава.

И деревьев беседа лесная
Протекает, как день, не спеша.
Только там – почему, я не знаю —
До глубин отдыхала душа.

И дыхание мерзнет в усах,
И над смуглым румянцем заката,
В синеве переходно-крылатой,
Заиграла звезда на весах.

Сосны черные в дальних лесах —
Сторожами на ясной полоске,
Догорающей тающим воском,
Замерзающей в звездных слезах.

Да воспрянет Г-сподь в жуткой славе огня,
Чтобы таяли горы, как воск,
И да слабость отпрянет, как тень, от меня,
Как вороний разбрызганный мозг.

И над гибнущим мраком труба в окоем
Заиграет, грозна и строга,
И восстану, и вспыхну разящим огнем,
Пожирающим сонмы врага.

Чужбина, полная печалью,
Себя весельем не души!
В ненастье осени причалю,
В сосуд излюбленный души.

Там паутинка в небе бледном —
Как нить смертельной пелены,
И все леса огнем последним
Библейских строк опалены.

Прохладный сумрак освежает,
Он успокаивает боль.
И рваный ветер над межами
Лишь тучи гонит пред собой.

Земля средь влажного загара
Жиреет зреющим грехом,
Но медлит праведная кара
В долготерпеньи золотом.

И акварельных далей блеклость —
Окно прозрачности двойной,
И эта призрачная легкость —
До горизонта, в мир иной…

Солнца соки влились в листья,
И закаты расплескались,
А дождей сырые кисти
Унесли небесный талес.

Как земля под стоны реи,
Все плывут воспоминанья.
Чувство жизни тем острее,
Чем дождливей и туманней.

Нева. Российский Иордан.
Разгул свинца, гранит угрюмый,
И неба северные думы,
И вечной слякоти дурман.

Одеты в северный наряд,
Наперерез дороге санной
Мечтой томительной и странной
Дворцы Италии стоят.

На всем – тяжелый полусвет,
Как будто тучи с пеплом слиты,
Как будто седина комет
Легла на сумрачные плиты,
И синева до дна испита,
И ярких красок вовсе нет.

Как бред, струение денницы
Сквозь мглу прокладывает путь,
И если руки протянуть,
За небо можно ухватиться.

Все эти каменные сказки —
Болотных мхов блаженный сон.
Невы разгул, капели звон,
И мира призрачные маски.

Какая тяжкая решимость
В бунтарке скованных равнин!
Какой размах, неудержимость
Неумолимой, злой волны!