Ольга Фомина - Мой Пушкин. Сборник стихов

Допустить возможно ль это?
Вскрыв поэта личный ларь,
Строгим цензором поэта
Стал российский государь.

Как писать по вдохновенью,
Когда грудь теснит восторг,
А по царскому веленью
За него назначен торг?

На Кавказ, к его стремнинам,
Где поток несётся вниз!
Но и здесь, как на равнине,
Дух его взлетает ввысь!

Пушкин здесь. Накинув бурку,
С острой саблей наголо,
Оседлав коня, на турков
Мчит в дыму, где всё бело.

Вот леченье от столицы,
Гнусных сплетен и интриг,
Когда враг навстречу мчится,
Приближая смертный миг!

…Но рождён был для другого
Дар его и его ум,
Он храним был, видно, Богом
В путешествии в Арзрум.

Покорён и очарован,
При мерцании свечей
Он с мадонны – Гончаровой —
Не сводил своих очей.

Натали послало небо.
«Гений чистой красоты»
Всюду с ним, где б Пушкин не был,
Пополам деля версты.

Лишь жене поэт признался,
Что неверен был порой,
Что нередко увлекался
Чувств неверною игрой.

Но поэту всё простилось:
Где, когда и с кем он спал…
Натали перекрестилась
И поехала на бал.

Здесь «успехи в вихре света»
Близорукой Натали
Страстной ревности поэта
Пыл умерить не могли.

И в Михайловском, в деревне,
Под Арины говорком,
Он под сказку о царевне
Засыпает вечерком.

Когда в небе редка просинь,
Нудный дождь в окно стучит,
Лишь чернил поэт попросит
И строчит, строчит, строчит.

Здесь есть всё, что сердцу мило,
И слагаются тотчас
Сказки, где Руслан с Людмилой
Разлучаются сейчас.

Бродит кот у Лукоморья,
Цепь гремит на дубе том…
Спит поэт в тиши подворья,
В сказке он, а жизнь – потом.

Месяц, два меж тем проходят,
Холод гонит со двора,
Ссылки срок к концу подходит,
В Петербург ему пора.

Воздух северной столицы,
Раут, бал и маскарад…
Был бы рад там очутиться
Гость любой, но он – не рад.

Честь его была задета,
Царь – великий командир —
Бросил гордому поэту
Камер-юнкера мундир.

Суждено теперь иное —
При дворе ему бывать
И с красавицей женою
Сплетням поводы давать.

Царь, однако, сам, каналья,
Был Натальей покорён,
На ушко шептал на бале:
«Туалет ваш недурён!

Так же плечи, грудь и ножки…
Продолжать et cetera?
Как блестят у вас серёжки —
Подарил поэт вчера?»

Кровь поэта закипела,
Как же так, сам государь?..
Натали, казалось, млела,
Ревновал поэт-бунтарь.

«Это он! Высок и строен…
Да к тому ж ещё блондин,
И жену увлечь настроен,
Всё сошлось. Один в один!

Наконец-то всё открылось!
Я же подданный его…
Но, похоже, не укрылась
Моя ревность от него.

А они? Всё видят, знают
И смеются надо мной!
Как они меня терзают,
Невдомёк лишь ей одной!»

Свет, холодный и надменный,
Глаз с поэта не сводил,
На Наталью ж непременно
Он лорнеты наводил.

Но поклонников Натальи
Длинен список послужной.
И Дантес туда ж, каналья,
Так и вьётся за женой!

Тут же Геккерн, старый сводник,
С позволения сказать.
Сей посланник, греховодник,
Начал сына ревновать.

Не отцовскою любовью
Старичок любил его,
Призывая к изголовью…
(Догадались для чего?)

Из Голландии сей странник
Эту страсть с собой привёз.
Не лишён был сей посланник
Голубых полночных грёз.

Слыл он грязным письмоносцем:
Написав их штучек семь,
Он поэта рогоносцем
Обозвал в посланье сем.

«Наконец нашёлся повод!
Я его не упущу!
Разве честь – это не довод?
За неё я отомщу!

Не стреляться ж с государем,
У поэта нету прав,
Но Дантесу буду вправе
Показать свой гордый нрав!»

Чтоб жену не оболгали —
А француз поставил цель, —
Не терпеть же это дале:
Выход есть один – дуэль.

Зажужжал весь светский улей,
Получив такую весть,
И осталось только пулей
Возвратить поэту честь!

Но отвёл его от мести
Сам Господь своей рукой:
«Пал поэт – невольник чести,