Татьяна Мосеева - Близость

У академии Фрунзе
Две гея костлявых
Снежками кидают
Никак
Друг в друга
Попасть не могут

Чертова

Сложная
Сладкая
Меткая
Близость

Еду домой мимо них с гауптвахты
И продолжаю порохом пахнуть
Искрить
и на них посматривать

Гей косоглазый мой
Гей мелкожопый
Выйдь из тумана
С ножом

Вот, попадает снежком
Что же будет
Что будет что будет
Потом

научи меня любить родину
вот это всё, которое просто жизнь, каждый день
попадая из состояния в состояние
переносится из зрения в голову
которой, как говорит горшкова, я зарабатываю

ведь кроме прочего
я фиксирую червоточины
в моих жестах в твою сторону
в твоих словах в мою сторону
в жестах и словах контролера в жулебино
в грязной раковине
в отсутствии туалетной бумаги в поезде

кабы я выбирала чем раниться
выбирала бы только важное
ненасыщенное и влажное
и не сладкое и не кислое
перспективное для работы со смыслами

а так —
шкура распоротого животного
подделка госбилетов запрещена законом
сонный таможенник
торт и пирожные
вся как на ладони, от слова божьего
понятная от чацкого
до невозможного
петропавловска-камчатского

странно: язык не вертится – ни сдачу взять на прощание
хочется самое лучшее, самое вкусное – тебе
мы правильные мещане,
но истратили ощущание
и ты колесо рукой
останавливаешь, отрекаясь,
так нежно и так легко

а всего-то нападало за год
пара яблок и то не в подол
на дегустации дыни
мы были, взвешивали мятные стебли
все пин-коды – одно только имя
которого будто и не было
как тележки везут меж рядами
манекенов, лелеющих имена
гордых женщин и марок сухого вина
я люблю тебя, хочешь поужинать с нами

Сьюзан Сэрэндон
из семейства кошачьих
плакать не любит и
никогда не плачет

в кино не пускают
но пишут, что будет весело
в тех же зеленых креслах
что и 40 лет назад

церковь на набережной:
дин-дон дин-дон
сьюзан сэрэн-дин-дон
где-то лондон-дин-дон
и такой же дождь

если бы дождь был как стена
как берлинская например
и делила мир пополам
и мир делился бы пополам
плавясь как полимер

глупость какая, боже
я о чем: мокрые ни на кого не похожи
сухой мокрому не товарищ
сухой от мокрого далеко падает
и если ты после фильма в дождь попадаешь
меня это только радует

блондинка с корнями
оксана акиньшина
оранжевый жилет
вертикальная палочка
смотрит под ноги
поезд проносится

живущие у железных дорог
думают, что можно уехать
в любой момент
чтобы жить триста лет
в каком-нибудь другом месте

ну что тут блин за такое
что тут за такое блин
гладишь рукою
прислоняешься щекою
трешься ногою
а она пионерка садовая
белая, ни капли загара
ни грамма совести
в рубашке с закатанными рукавами
и галстуком тоже белым
с книгой без букв как живая

как мертвая просит:
«поцелуй меня, московская девочка,
ленин жив, между ног поцелуй

это время никуда не кончалось
это жизнь на качелях качалась
здесь еще не такое случалось
ленин жив, я люблю, ты целуй»

так глаголит она и спрягает
и ветки ко мне нагибает
и взглядом скользит по фигуре
и просит
о последнем кайфе
а старая нянька ведра выносит
и пальцем грозит вечной дуре

расти в длину и выйдет зоосад
и будешь ты пятнист и телом леп
и будешь ты, взирая свысока
на остальных, жевать пучок травы.
не горькая, как тысячи лекарств
которые ты пил
не сладкая, как домашнее вино
которое ты пил
ты будешь мягким, как твоя постель
в какой-нибудь мороз
и добрым, как одолженный модем
соединявший сто ночей подряд
москву и мэриленд
ворсистым как ковер за 8 тыщ
счастливым как другой такой же зверь

а мы собрались – и не пошли,
забыв все, что могло нам помочь
держаться за руки в эту ночь
туфли не жали, билеты были, а ноги не шли

мы сидели тихо, ниже воды
спрессованные дождем, забывали дышать
чтобы не дай бог тревога не переросла в действие,
действие – в дерево, а где дерево – там и душа
лишняя на эти квадратные метры, из которых сложена моя кровать

сложно представить, что что-то еще возможно
сегодня, в данный момент, где-то в центре Москвы
и я вычитаю себя осторожно – в воздухе разрезая швы
и я дополняю – ах нет, это было бы ложью —
и я растворяюсь с мизинцев до головы

пускай не хочешь телом называть
ту часть тебя, которую мы раньше <���нрзб>
ты отрекаешься деля себя на пять
и кажешься искусней, хрупче, тоньше
и все картины мозга – лето, дачу,
паденье яблок, полосатых кошек —
до растворения в стакане кипятка
доводишь – он уж полон весь —
и ctrl+z его erase

тел нет, то миллионы клеток
кусали в ядра сотни клеток
но никогда не будет деток
а мы как ветер между веток
а мы как жаберное пенье
несвязное неразуменье

я не каждому это говорю
и не то чтобы я был большой знаток
как зерно покрывающий животом
кулак или божий яблочный черенок
прилипала и банный лист
не то чтобы я был чист, речист
и имел какую-то масть —
все равно я бы не дал тебе упасть

я бы стал тебя прижимать
не докучая, а молча так
как собачку му-му на ладони большой
как крестьянскую девочку в сене
чтобы было все всегда хорошо
рабе божией, стоящей на одном колене:
зимой теплый мех, радио без помех

Ни одной душе не хватает металла
Как бы душа тогда затрепетала
Как лист жестяной
В рабочих руках
Как бы сверхновая батарея впитала
частицы солнца в голубых облаках

Нобелевский комитет сходит с ума
Физики мира предпочитают напиться
В институте солнца из фильма «Весна»
Начинают петь песни и веселиться