Гертайн Симплисо - Слова, всего лишь слова…

…и всё повторится!
это правда – не бывает конца:
горизонт всегда впереди,
и даже с вершины Эльбруса
он виден внизу.
…и всё повторится —
эта трава, от росы тяжёлая,
и внезапная радуга в небе,
и метель холодно-весёлая,
и мёд на кусочке хлеба,
и хрупких незабудок наивность смелая,
и птицы молодой песнь неумелая, —
всё повторится,
но мы, из атомов собранные заново,
притянемся ли друг к другу снова?
А пока нам
снятся сны
не одинаковые…

Ты вошёл без стука —
в свою жизнь только я
вхожу так.
Без одежд и без слов,
нужных кому-то, только не мне,
– но и тебе они не нужны.
Ты не просил принять
и понять тебя —
это не нужно,
если входишь как мятежник в столицу.
Ни богатство,
ни слава,
ни даже любовь
тебе не нужны —
я знаю;
и если за чем ты гнался,
так это за собственной тенью,
и однажды в полдень
наступил на неё,
как на трофей —
удачливый охотник,
ты хотел чего-то ещё…
Но я так не и узнал – чего:
ты в дверь постучал – телеграммой:
тебя больше нет.
И дверь осталась открытой,
но в неё никто не сме ет входить.

Я хотел увидеть тебя в 60 лет,
мне казалось: ты не будешь старушкой,
а если и будешь – совсем незаметно,
просто станешь взрослей,
но бандану не снимешь,
и, напевая «Леди Джейн»,
по-прежнему легко нарисуешь на губах улыбку:
«Привет! А я как раз варю кофе по-мароккански…»
твоя кошка чихает от перца – как прежде,
а у меня кружится голова,
и весь мир – вверх тормашками…
когда тебе будет шестьдесят лет,
ты наконец-то выйдешь из монастыря науки,
весёлая профессорша с кучей званий,
наград, монографий и оравой учеников
– великая,
я так и не понял твоих теорий, а может, и не хотел понять.
«Привет! Ты прочитал «Театр»?
– в ответ качну головой: «Дочитываю…»
Тридцать три года назад
там, на вокзале,
ты небрежно втиснула книгу в руку,
которой я хотел погладить твои волосы,
взмахнула ладошкой: «Счастливо!» —
и пошла, не оборачиваясь, и ладошку не опускала:
счастливо – пока – до свиданья – будь,
и не забудь о чёрном перце для кофе…
А потом, уже в другом городе,
разбирая багаж, я нашёл пластинку
«Тюльпаны из Амстердама»,
и на ней надпись:
«Мне никогда не будет 60 лет, не надейся».
Когда вчера я выбежал за чёрным перцем
– как был, нараспашку, вдруг понял:
потерялся на 33 года —
ты вспоминала, что я не принёс перец?
а может, это уже не важно?
Я тебя никогда не увижу.
А надеялся: вот будет 60 лет…
Не будет.

когда ты рассказываешь,
что делал с ней вчера —
в постели,
на подоконнике,
столе, стуле,
крышке рояля,
а, может, даже
абажуре, —
и она была как кошка,
а сегодня едва узнала тебя,
пожала плечами,
нарисовала на губах улыбку
и сказала: «Разве что-то было?» – я думаю:
ей даже черный маркер
не нужен, чтобы вычеркнуть
тебя из записной книжки —
того, кто «просто так»,
«между прочим», «для гормонов»
или «здоровья» – не вычёркивают:
его как бы и не было вовсе.
Ты ещё не знаешь:
вычёркивают карандашом —
если надежда жива;
чёрным маркером —
навсегда, потому что любят;
и нет такого ластика,
который сотрёт зачёркнутое…
а для тебя даже
искать карандаш
не пришлось:
тебя не было в записной книжке.
А ты рассказываешь,
что делал вчера…
когда ты рассказываешь
что делал с ней вчера – в постели
на подоконнике
столе стуле
крышке рояля
а может даже
абажуре —
и она была как кошка
а сегодня едва узнала тебя
пожала плечами
нарисовала на губах улыбку
и сказала: «Разве что-то было?» —
я думаю:
ей даже черный маркер
не нужен чтобы вычеркнуть
тебя из записной книжки —
того кто «просто так»
«между прочим» «для гормонов»
или «здоровья» – не вычёркивают:
его как бы и не было вовсе.
ты ещё не знаешь:
вычёркивают карандашом —
если надежда жива;
чёрным маркером —
навсегда потому что любят;
и нет такого ластика
который сотрёт зачёркнутое…
а для тебя даже
искать карандаш
не пришлось:
тебя не было в записной
книжке
а ты рассказываешь
что делал вчера…

Пора бы стать мне взрослым!
Серебристые паутинки запутались в волосах —
шампунем не смыть; на непогоду ноют кости,
и утром приходится ускорять шаг,
чтобы придать походке лёгкость…