Алексей Ермилов - Первоначальное желанье

Вприсядку пляшут рощи, сёла,
Зарайск завидя вдалеке,
А на сиденье – том тяжёлый,
Весь на немецком языке.

Ну да, «вначале было слово»…
Но мудрый Фауст отвергал
Сей перевод, и снова, снова
Всё в тот же древний текст вникал.

Быть может, «смысл»? Быть может, «сила»?
А может, скрыто в узелке
То, что и непроизносимо
Ни на каковском языке?

Ведь тут нужна такая смелость,
Любовь, тоска, надежда, злость.
Нет ничего – а началось,
Нет ничего – а завертелось.

В дороге тайну мирозданья
Дано мне нынче отгадать.
Что там начертано? «Желанье»!
Желанье быть, существовать.

Но как оно зашевелилось?
Как началася колея?
Уж слишком много накопилось
В небытии небытия,

И натянулось до предела,
И взорвалось. Да будет свет!
…Тринадцать миллиардов лет
Всего с тех пор прошелестело,

И вот в Зарайск я еду, братцы,
Зайти в квартирку – «отчий дом»,
На башни древние забраться,
Увидеть даль за Осетром.

Потом потопать по поляне
И просто кожей ощущать
Первоначальное желанье —
Желанье быть, существовать!

Существованье бесконечно,
Природа нам твердит про то:
Из ничего не выйдет нечто,
А нечто не уйдёт в ничто.

Всё это было б безупречно,
Но вот какой круговорот:
Что толку развиваться вечно?
А без развитья жизнь умрёт!

И тут философы, конечно,
Столбом встают на полпути:
Быть может, дальше жить беспечно,
Быть может, в дворники уйти.

Вот дерево, оно одно,
Хоть рядышком стоит другое,
А с ними третье заодно,
Но всё ж отдельное такое.

Бредёт отдельно старый кот,
Бегут отдельные котёнки,
Семь воробьёв летят. А вот
Три мужичка стоят в сторонке.

Они поутру пиво пьют
И, обсуждая жизни тонкость,
Явленье точно назовут:
«Бытийная разъединённость».

Они решают (между тем
Пивком ещё слегка затарясь),
Что был неправ Станислав Лем,
Который написал «Солярис».

Первый
– Один разумный океан?
Такого вовсе быть не может.
Другой воды хотя б стакан,
И чтоб стакан тот мыслил тоже.

Второй
– Ну ты и скажешь! А по мне
Пусть будет мыслящая лужа.
К тому же… Ой, смотри, к тому же
Твоя жена в твоём окне!

Третий
– Ну вот, с какой же стати я?
Она и мне грозится даже!

Вместе
– Разъединённость бытия
Она нам всем сейчас покажет…

Жизнь прожить – не поле перейти.
Ах, зачем его переходить?
Может, просто так на полпути
Дом построить, садик засадить.

То, что было, было и прошло,
То, что будет, так тому и быть.
Кто сказал, что глупо и смешно
В этом доме надолго застыть?

Без особых радостей и бед
На террасе чай с вареньем пить
И глядеть задумчиво вослед
Тем, кто будет дальше проходить.

Там, где лето круглый год,
Только нас недостает.

Приезжаем на чуть-чуть —
И обратно держим путь.

Сквозь метель идёт пижон,
Южным солнцем обожжён.

А другой и сам не рад,
Климат, видно, виноват.

Разнесчастный остров Крит:
Тут болит, и там болит.

Врач посмотрит, что к чему,
И пропишет… Кострому!

Или Вышний Волочок.
Но про это ты – молчок.

Эх, да разве кто поймёт:
Целый год – вот это год!

Средь рассыпчатых снегов,
Средь раскидистых садов,

Снегопад и листопад —
Всё, как надо. Всё подряд.

Водопроводная труба,
Она строителем забыта,
Теперь ей не попасть туда,
Где все друзья её зарыты.

Своей диковинной судьбой
Она, наверное, довольна.
Бомжи весеннею порой
Здесь обустроили застолье.

А если кошкам крикнуть «брысь»,
Они в трубу стрелою мчатся.
Блондинка Аня и Борис
Здесь любят вечером встречаться:

Недаром надпись на трубе,
Что А и Б на ней сидели.
Теперь она сама себе
Твердит, что вот и я при деле.

И только в тишине ночной
Её тревожит мысль другая…
С весёлым плеском под землёй
Вода по трубам пробегает.

Ухаживали многие,
А толку – ну ничуть.
Один валился в ноги к ней:
Женой моею будь.

С гитарными аккордами
Подкатывался зря.
Не то чтоб очень гордая,
Но, в общем, не своя.

А маме растревоженной
Пыталась объяснить:
«Такой затылок, боже мой,
Столбом не перебить».

«Да что затылок, Галенька,
На кой тебе он чёрт?
Наш городишко маленький,
Здесь все наперечёт.

Ведь не какой-то пьяница,
Что водкою пропах.
Не жди, что принц появится
На алых парусах».

Сто вёрст до моря ближнего,
Сто метров до пруда,
Где ряска неподвижная
Расстелена всегда.

Где вечерами тёплыми
Лягушек болтовня,
Она сидит под вётлами,
Чуть голову склоня,

И видит: небывалые
Творятся чудеса,
К ней подплывают алые,
Как в сказке, паруса.

И, надо ж, прямо к дереву
Корабль пристаёт!
А капитан по берегу
Расстроенный идёт.

«Простите нас, красавица,
Что сели мы на мель.
Кто знал, что к вам направится
Беспутная модель.

Налаживать всё сызнова
Придётся, как назло.
Вас чудом не обрызгало,
Хоть в этом повезло».

Она коленки вытерла,
А он прибавил так:
«Я, в общем-то, из Питера,
Я, в общем-то, моряк.

Сюда на три недели я
Приехал погостить: