Игорь Соколов - Медитации на мысли Василия Розанова. Том 1

Только пьяных не нужно… И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей слабости… " Давайте устроим Вечерю Господню…

Вечерю чистую – один день из семи без блуда… И запоем наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби Человеческой, песни Недостоинства Человеческого… В которых оплачем все это… И на этот день Господь будет с нами.» А потом 6 дней опять на земле и с девочками.»

«Каждого человека Бог дарит земле. В каждом человеке Земля (планета) получает себе подарок. Но подарок этот исполнен внутренними письменами. Вот прочесть-то их и уразуметь и составляет обязанность всякого человека.»

«Первый из людей и ангелов я увидел границу его.

А увидеть грань, границы – значит, увидеть небожественность.

Первый я увидел его небожественность.

И не сошел с ума.

Как я не сошел с ума?

А может быть, я и сошел с ума.»

Р. S. Есть вещи, которые может и не стоит комментировать. Ну, например, почему Василий Розанов почувствовал его небожественность, откуда взялось отрицание Бога как Бога? Не с детства ли, когда он рано стал сиротой, потеряв своих любимых родителей, или, когда церковь в лице ее священнослужителей запретила ему расторжение брака с первой женой, когда он жил уже гражданским браком со второй – и прожил всю жизнь, видя как мучается его «мамочка, друг, путеводная звезда»? А может это было великое и тайное прозрение, едва связанное с его земной жизнью? Одни вопросы, а ответ один, он это просто почувствовал, хотя и верил в него всю свою жизнь, и это глубокое противоречие есть основа всей его творческой жизни.

«Для безличного человека программа заменят лицо. Программа вообще издали кажется лицом. Вот почему, по мере того как общество падает, вырождается, как способных людей в нем становится меньше, – программы пылают, все обряжается в программы, и кажется, живешь не среди людей, а среди программ. На самом деле и в глубине вещей программа есть просто неприличие.»

«Что я так упираюсь "+»? Разве я любил жизнь?

Ужасно хорошо утро. Ужасно хорош вечер.

Ужасно хорош «встречный человек при дороге».

И мои три любви.»

(На Забалканском, дожидаясь трамвая, собираемся в Сахарну)

(яркое солнечное утро)

Р. S. Василий Розанов записал – " Что я так упираюсь "+»? Разве я любил жизнь?» После слова упираюсь он нарисовал крест в кавычках, что означает, что я так упираюсь умирать или упираюсь Смерти. И слово упираюсь в данном тексте звучит синонимом не просто «не хочу», а «страшно не хочу»!

«В собственной душе я хожу, как в Саду Божьем. И рассматриваю, что в ней растет – с какой-то отчужденностью. Самой душе своей я – чужой.

Кто же «я»? Мне только ясно, что много «я» в «я» и опять в «я».

И самое внутреннее смотрит на остальных, с задумчивостью, но без участия.»

««Я» есть «я», и это «я» никогда не станет – «ты».

И «ты» есть «ты», и это «ты» никогда не сделается как «я».

Чего же разговаривать. Ступайте вы «направо», я – «налево»,

или вы «налево», я «направо».

Все люди «не по дороге друг другу». И нечего притворяться.

Всякий идет к своей Судьбе.

Все люди – solo.»

«Вот ты прошел мимо дерева: смотри, оно уже не то.

Оно приняло от тебя тень кривизны, лукавства, страха.

Оно «трясучись» будет расти, как ты растешь. Не вполне – но тенью: И нельзя дохнуть на дерево и не изменить его.

Дохнуть в цветок – и не исказить его.

И пройти по полю – и не омертвить его.

На этом-то основаны «священные рощи» древности.

В которые никто не входил никогда.

Они были – для народа и страны как хранилища нравственного.

Среди виновного – они были невинными. И среди грешного – святыми. Неужели никто не входил?

В историческое время – никто. Но я думаю, в доисторическое

время «Кариатид» и «Данаид»?

Эти-то, именно эти рощи были местом зачатий, и через это

древнейшими на земле храмами.

Ибо храмы – конечно возникли из особого места для столь

особого, как зачатия.

Это была первая трансцендентность, встретившаяся человеку

зачатие).»

«Я в сущности вечно в мечте. Я прожил такую дикую жизнь, что мне было «все

равно как жить“. Мне бы „свернуться калачиком, притвориться спящим и

помечтать». Ко всему прочему, безусловно ко всему прочему, я был равнодушен.

И вот тут развертывается мой «нос», «Нос – Мир». Царства, история. Тоска,

величие. О, много величия: как я любил с гимназичества звезды. Я уходил в

звезды. Странствовал между звездами. Часто я не верил, что есть земля.

О людях – «совершенно невероятно» (что есть, живут). И женщина, и груди и