Александра Кириллова - Птица

Такая пламенная сила,
В ней столько боли и тепла.
Она – все то, что я просила,
И пусть на миг, но обрела.

Я думала, время мой дух успокоит
И строки расставит как хрупкий сервиз.
Все так, только разве оно того стоит?
Ведь поиски истины – тот же каприз.
И даже теперь на чужих перевалах
Мне солнце по-питерски слепит глаза.
Молю, чтобы сердце мое не устало
Как прежде тревожно стучать для тебя.

Все кануло, все истекло,
В лазурном исчезло просторе.
От края до края легло
Открытое мной Небоморе…

Я просила тебя остаться.
Как терзает школяр букварь,
По колонкам водила пальцем,
Уговаривая календарь.

Непреклонные строем ладно
Цифры свой продолжали путь.
Я их взглядом ловила жадно,
Я хотела еще чуть-чуть.

Но четверка была жестока,
И пятерка была груба,
Точно я уж теперь без срока
Их и пленница, и раба.

За нескромную жажду ласки,
За терпение на мели
Закорючки из черной краски
Равнодушно меня секли.

Оттого, что ты дал им право,
Безраздельную эту власть,
Ради, может, пустой забавы
Хладнокровно губить и красть.

Потому ли, что не смолчала
И о чувствах не солгала,
Моей виселицей стояла
Цифра семь во главе угла.

Ты руки мои в своих руках
Держишь как птицу нежно,
Но в этих горячих живых силках
Погубишь ее небрежно.

А ей бы вспорхнуть и лететь, лететь
В ноябрь слегка морозный.
Перчатки не хуже могли согреть,
Но, видимо, слишком поздно.

Так что же? Я рада. Пусть эта награда —
Тяжелое бремя и горькая суть.
Стучат в подоконник жемчужины града,
Быть может, поэтому мне не уснуть.

И снова растянуты мысли без срока
В моей голове словно тяжкий недуг.
Но нет в одиночестве этом порока,
Оно – моей гордости преданный друг.

Не знаю, сколько месяцев и дней,
Как много нескончаемых столетий
Бок о бок здесь на улице моей
Ведут войну Монтекки с Капулетти.

Закрыты ставни на тугой засов
И флаги с черной лентою у входа.
Здесь каждый до безумия готов
Доказывать величественность рода.

Немало поколений воспитал
В глухой злобе их воспаленный разум.
А что взамен? Негаснущий пожар,
И каждый этим пламенем наказан.

О том, что род их кожею белей
Или, быть может, лучше образован,
Слова, слова, как тысячи камней,
Летят по обезумевшим Веронам.

Какие бы достойные дела
Не избраны для гербовой печати,
Для каждого соседского двора
Они противны глазу и некстати.

Сметая грязь шелками с мостовой
Дорогой узкомыслия и страха,
Безжалостный родительский конвой
Ведет, ведет сынов своих на плаху.

И новый уж готовится Тибальт
Блеснуть оскалом острого кинжала.
Но не гранит, теперь уже асфальт
Багровое накроет одеяло.

И будут из комодов доставать
Суровые и скорбные портреты.
И будет вновь Джульетта умирать,
Хотя, кому есть дело до Джульетты.

Мы с тобою не дети, но все же
Так нелепо порою смешны.
Долгий путь через годы проложен
В неизменном плену тишины.

Ловим взгляды друг друга, краснеем,
Воскрешаем скупой разговор.
Но о главном, о главном не смеем
Мы друг другу сказать до сих пор.

Как же юности нежные всходы
Мы смогли от потерь уберечь?
Ведь любил ты кого-то, но все же
Так отчаянно ждешь новых встреч.

Где-то вновь остроликое пламя
Омывает крутые хребты,
Что исхожены, друг мой, не нами,
Так не нам собирать с них цветы.

Нет ни боли, ни искры досады,
Мы как прежде под оком свечи
Перепутаем жадные взгляды.
Промолчи! Промолчи! Промолчи!

Вот уж тесными стали объятья
Прежде милой житейской тюрьмы,
И красотки в фарфоровых платьях
Смотрят боязно из темноты.

Потускнела и точно опала
Акварельная в рамах сирень,
И старинная лампа устала
Грациозно отбрасывать тень.

Все покрыто вуалью из пыли —
Безразличия словно покров.
Шепчут вазочки: «Нас позабыли,
И не селят к нам больше цветов».