Григорий Кабанов - Ключ-Ясень

Допрос свидетелей не занял много времени. Во-первых, потому, что и посетителей было немного. А во-вторых, и сказать-то им было практически нечего.

И мы с тобой, и Додо, и Безумный Шляпник, и Белая Королева на разные лады повторяли одно и то же: всё было тихо и спокойно, горели свечи, потрескивали дрова в камине, за окном шелестел дождь. Алиса и Герцогиня играли в шахматы, остальные вели пятичасовые беседы за чашками чая. Вдруг ледяной ветер пронесся по комнате. Всех, даже шахматные фигуры, охватил ужас и трепет. Погасли свечи, раздался звон разбитого стекла. (По мнению мистера Хэтти – это ударила в окно качнувшаяся цепь, на которой была закреплена вывеска).

И… и… вот и всё.

Алису допросить не удалось, потому что она плакала на плече у Белого Кролика, пыталась посмотреть на часы, которые показывали никакое время, и просилась домой к маме.

Нам стоило неимоверных трудов разбудить Ореховую Соню. Она душераздирающе зевала, тёрла глаза и смогла понять, что от нее требуется, только после чашки крепкого красного чая.

Наконец, Соня вникла в существо задаваемых шляпой вопросов и пробурчала:

– Ну вы даете! Можно подумать, у вас у всех болванки вместо голов – такие вы глупые, – Шляпник начал было возмущаться, но мистер Хэтти махнул на него крылом, и бывший мастер, обидевшись, спрятался в пустой молочник. – Почему местные шахматы умеют ходить, разговаривать и даже пить чай? – продолжала Соня, оглядывая всех сонными глазами цвета спелого ореха, размером с блюдечко. – Потому что Додо назвал свое заведение «Шахматным Клубом». А любая названная вслух вещь становится живым существом. Вот ты, например, – Соня махнула рукой в сторону шляпы и еще раз зевнула.

– Один из основных законов нашего мира: не оживлять предметы, имеющие имена собственные и предназначенные для бытового повседневного использования, без крайней необходимости, которая может быть определена только после подачи заявки в установленном порядке в Комиссию Одушевления. Членами Комиссии являются наши старейшие и уважаемые карты и шахматы, а бессменным председателем – досточтимый Мартовский Заяц. Комиссия тщательно анализирует каждый отдельный случай и изучает потенциальные риски, связанные с появлением не_существующих мест и предметов, а также с нарушением течения не_времени в нашем мире, – важно подтвердил детектив. – Это всем известно. Но вывеска-то тут при чем?

– А при том! Когда один из нас произнес вслух название клуба и комбинации карт, нарисованной на вывеске, вывеска, разумеется, ожила, сорвалась с цепей и улетела. А мы оказались в не_существующем месте в не_времени.

Соня снова зевнула, пробурчала: «Надоели вы мне все с вашими пропажами. Посплю-ка вечность-другую», – и, свернувшись калачиком в кресле, засопела.

Я смотрел, как тебя уводили. Ты не пытался вырваться, не кричал, что ничего не знал, что сделал это не нарочно. Ты спокойно шел меж двух карточных валетов, а следом за вами летел шляпа. Только на пороге ты обернулся и посмотрел на меня, и в твоих глазах я увидел настоящую боль. Ты уже успел понять, какой вред причинил шахматному клубу, его обитателям и всему этому миру. И это было куда печальнее, чем грядущее наказание, каким бы суровым оно ни было.

Когда дверь за вами закрылась, я спросил Додо:

– Что с ним теперь будет?

– Не знаю, – пожал плечами владелец клуба. – Думаю, ему придется придумать, как вернуть вывеску. Это будет нелегко. Вряд ли она согласится, чтобы ее снова приковали цепями – она ведь теперь живая.

– А мы что будем делать?

– Ждать, – отозвалась Белая Королева. – Просто ждать. И когда-нибудь существование и время к нам вернутся. Пойдем, выпьем чаю: ты ведь тоже застрял здесь неизвестно на сколько.

Я сидел, пил чай с бисквитными пирожными и думал: если когда-нибудь всё в этом не_существующем в не_времени клубе наладится, и мне удастся выбраться отсюда, я все равно вернусь сюда снова. Только в следующий раз я приду один.

Потому что, показывая свой мир читателю, ты сильно рискуешь. Ведь каждый читатель норовит хоть мелочь, да изменить по-своему. Например, сыграть в покер в шахматном клубе.

Я поднимаюсь по крутой винтовой лестнице в башню – самую высокую башню моего замка. Здесь, в огромном круглом зале с прозрачной крышей, сквозь которую видны звезды, собрано всё, что я скопил за долгие годы.

Каждый вечер я прихожу сюда, чтобы, как дракон, насладиться моим сокровищем. Зажигаю свечи в канделябре и, держа его в левой руке, прохожу вдоль высоких шкафов, касаясь правой старых, пожелтевших артефактов на полках. Содержание… нет, их души я знаю лучше, чем свою собственную жизнь. Спросите меня – и я с легкостью назову вам имя каждого; перечислю все символы и знаки, начертанные на поверхности; расскажу, какие тропинки, леса, поля, города и пустыни таятся внутри.

Но все равно прихожу снова и снова: вспомнить то, что никогда не забывал; найти то, что не терял; погрузиться в реки, из которых не выходил. А иногда – как сегодня – заново пережить чью-то печаль.

С трудом, поднявшись на цыпочки, дотягиваюсь до верхней полки, где аккуратно расставлены мои самые ценные приобретения.

А вот и он – старый, запылившийся, потрескавшийся. Мое любимое сокровище, за которое когда-то, много лет назад, я отдал коллекцию перьев для письма и стопку древней шелковой бумаги, украшенной цветочными виньетками и изысканным орнаментом.

Я беру артефакт в руки, нежно глажу поверхность, до блеска отполированную множеством рук, касавшихся ее задолго до меня. Заглядываю внутрь.

И сердце мое наполняется болью и тоской. Словно наяву, проходит перед моими глазами чье-то грустное детство, непонятая юность, печальная зрелость и одинокая старость – в этом самом замке, в этом самом зале, в окружении книг, расставленных на полках в высоких дубовых шкафах.

Говорят, жили когда-то на свете существа, именуемые людьми. Говорят, что эти люди писали книги: о том, что видели и пережили; о далеких странах и неведомых мирах. Они зачем-то записывали на тонких, хрупких страницах всё, что случилось и не случилось с ними; всё сбывшееся и вымечтанное; реальное и выдуманное.

Я не знаю, что такое книга. Не знаю, кем были те, кого называют людьми. Для меня они столь же загадочны, как мифические драконы и космические корабли. Их я тоже никогда не видел, но о них хотя бы рассказывают мои сокровища. А вот о людях почему-то никто не в силах мне поведать. Наверное, нет в моей коллекции артефактов такого, который знал бы – кем были эти таинственные существа. Да и были ли они на самом деле?

Странно, но подобные мысли приходят ко мне каждый раз, когда я поднимаюсь в круглый зал под прозрачным куполом, сквозь которое видно звездное небо. И каждый раз, когда я – уже в предрассветном сумраке – задуваю свечи в канделябре и подхожу к двери, я слышу неведомо откуда доносящийся шепот: