Владимир Кучин - Сага Низовской земли

Видя мое недоумение, следователь спросил:

– Есть вопросы?

Я ответил:

– Статья 58—14 мне не знакома, не могли вы, гражданин следователь, пояснить.

– Поясняю,

сказал следователь менторским тоном,

– Специально для таких как вы врагов и саботажников статья 58—14 УК РСФСР введена в действие 6 июня 1937 года, в минувшее воскресенье.

Видя мой вопросительный взгляд, он продолжил:

– Статья тяжелая, и для вас подследственный, я думаю, будет восемь или десять лет с конфискацией. Так-то господин Петров. Вам нужно прочитать и подписать показания, вы же понимаете.

Я бегло просмотрел свои показания и их подписал. Суд состоялся утром 11 июня 37-го года. Следователь Иосиф Голенда был прав – я получил 8 лет с частичной конфискацией имущества. Через месяц меня отправили по этапу – мой путь лежал в необъятный Магаданский край. После ареста мне ни разу не позволили увидеть жену, сына и дочь, сведений от них я не имел. Первое письмо жене мне разрешили отправить через год, но ответа не было. Я писал, ответы не приходили, на третий года я перестал писать.

В Горький я ненадолго вернулся через двадцать лет в 1957 году, но со своей старой семьей не встречался. В 1959 году я узнал, что мой командир комкор Виталий Примаков был арестован много раньше меня – в 1936 году. Судим и осужден Примаков был в один день со мной – то есть 11 июня 1937 года, а на следующий день расстрелян. Этим, возможно, объяснялось ускоренное завершение следствия по моему делу следователем Иосифом Голендой – Москва дала команду завершать все дела, связанные с комкором Примаковым, что и было исполнено.

Беседы со следователем невольно заставили меня вспомнить все сорок семь лет моей жизни. Я родился в Ярославле в 1890 году. Отец мой – Василий Петров – был из местного старого дворянского рода, а мама Елизавета была из Костромской губернии, где у ее отца было довольно крупное поместье. Мама состояла в родстве со знаменитым семейством заводчиков Демидовых, что, впрочем, ей в денежном отношении ничего не приносило. Из детских впечатлений мне запомнились только две поездки: первая на пароходе по Волге до Романово-Борисоглебска, вторая по железной дороге до Ростова на озеро Неро.

Так бы я и жил в Ярославле, если бы летом 1899 года к нам не заехал инженер, как все его называли, Николай Боцарис. Инженер Боцарис был женат на сестре моей матери, и приходился мне дядей. Это был крупноголовый старик с густой бородой, расчесанной на две стороны. Старик был серьезно болен (позднее, я узнал, что на дату приезда к нам в Ярославль инженеру Боцарису было неполных пятьдесят семь лет), он тяжело дышал, отирал платком испарину со лба и отворачивался от света свои воспаленные и припухшие глаза. Дядя Боцарис прогостил у нас три дня, а когда уехал, то мама в разговоре с отцом за обедом говорила, что «Коля совсем плох, занятия инженерией, электричеством и свинцом подкосили его окончательно и, должно быть он приезжал к нам в последний раз». Мама не ошибалась – инженер Боцарис вскоре навсегда покинул Петербург, где проживал с семьей, и уехал в провинциальный городок Киевской губернии, где через пять лет скончался. Болезни не отпускали его, а отравление свинцом, полученное в ходе экспериментальных работ, лишило его в последние три года земной жизни разума.

На второй день своего прощального визита за ужином инженер Боцарис проявил интерес ко мне, его племяннику. Он расспросил меня об учебе в гимназии, о моем интересе к занятиям и моих успехах. Хвалиться было нечем, гимназические занятия мне не нравились, и учить уроки я невзлюбил с первого класса. Получалось, что я был полной противоположностью своему ученому родственнику – он стремился к знаниям, а в меня знания нужно было впихивать насильно.

Неожиданно дядя спросил меня (это был воспитанный господин, десять лет проживший в просвещенной Европе, в основном в Париже):

– Как вы смотрите, Александр, на военную карьеру? В десять лет можно поступить в кадетский корпус, а я готов вам составить протекцию.

Вмешалась мама:

– Николай Николаевич, ребенок привык жить дома, ему будет трудно в среде военной, ему и гимназия тяжело дается.

Мой отец возразил:

– Александру в его возрасте весьма полезны физические упражнения, особенно на свежем воздухе, и настоящая не формальная дисциплина, а всего этого ребенок в гимназии лишен. Саша сидит в душных классах за стеклом как муха, а польза от этого образования для его дальнейшей жизни весьма сомнительна.

Отец, к слову сказать, был большим поклонником модной в то время шведской гимнастики, и даже совершал пробежки в особом гимнастическом трико по набережной Волги, чем шокировал ярославских мещан. Они провожали его осуждающими взглядами, и выражали свое отрицательное отношение к подобному променаду ехидно переглядываясь и постукивая указательным пальцем себя по виску.

Мама сделала вывод:

– Сговорились, господа, и не жалко вам дитя. Ну, какой из Саши кадет? В нашем роду военных никогда не было, окончит гимназию, в университет поступит, можно Сашу по горному делу устроить.

Она с укором обратилась к инженеру Боцарису:

– Вы, Николай Николаевич, внук генерала, а пошли в медики, пожалели свою матушку, царствие ей небесное.

Старик Боцарис на это напоминание ничего не ответил. На этом разговор взрослых за ужином завершился.

Много лет спустя, я узнал, что отношения инженера Боцариса с заводчиками из рода Демидовых, были напряженными. Он был, как я уже говорил, женат на сестре моей матери, получившей по наследству крупное поместье в Костромской губернии. Николай Боцарис своими инженерными изысканиями довел поместье жены до разорения, оно было заложено, а затем ушло с молотка за долги. Основные научные достижения Боцариса пришлись на его парижский период работы, и в Европе его признавали, чего не скажешь о России. Заводчики Демидовы не только не помогали самородку Боцарису, который приходился им свояком, а, напротив, всячески ему в работе препятствовали. Они поддерживали своего местного уральского умельца – работника одного из своих горных предприятий – который отставал в практической работе от Боцариса лет на пять-шесть. Но привилегию в России на ведение и производство работ в тематике инженера Боцариса получил именно этот демидовский выдвиженец. Николай Боцарис пытался судиться с уральским инженером – и проиграл – деньги Демидовых решили судебное дело не в его пользу. Поэтому старик Боцарис, у которого родственники моей матери и его собственной жены – Демидовы, фактически отсудили привилегию, и тем самым довели его до состояния банкрота, в полемику с моей матерью не вступал.

Но вернемся к моей кадетской истории. Действительно, мой отец попросил Николая Николаевича Боцариса, происходившего из семьи потомственных военных, составить протекцию по моему поступлению в кадетский корпус. И у Боцариса такая возможность была – бывший подчиненный его отца, а теперь генерал, – Александр Георгиевич Рейнеке, командовал в Нижнем кадетским корпусом. Генерал Рейнеке знал инженера Боцариса еще с тех далеких времен, когда инженер был мальчишкой моего возраста, а генерал начинал военную службу в звании унтер-офицера. К тому же полковник Боцарис, отец моего дяди, и унтер-офицер Рейнеке вместе воевали в Севастополе в печальную Крымскую кампанию.