Наталья Тимофеева - Щемящей красоты последняя печаль

Темы все переговорены,
Ругань кончилась под рыбку,
Окна, двери, всё отворено…
Вот теперь пора бы скрипку!
Самоделку – табуреточку
Ставит бабка под окошком:
«Ну, давай, порадуй деточка,
Поиграй нам хоть немножко!»
И запела «Перепёлочку»
Скрипка, тоненько вибрируя…
Просит дед: «Налейте стопочку!»
Бабка: «Громче, моя милая!»

Укатился день под горочку,
Гости пьяны и довольны.
Доедает Шарик косточки
В логове своём подпольном,
А малышка спит со скрипочкой
На терраске на диване,
Под ногами коврик ниточный,
Горсть конфет в её кармане.
С утрева – поход на кладбище
С куличом, с питьём неистовым,
Под восторг, Христоса славящий,
С крошевом яиц немыслимым…

Бабка прыгает с посудою,
Убирает за гостями,
Огурцы относит грудою,
Сыплет семечки горстями.
Дед храпит весьма уверенно,
Пасха – это так чудесно,
Всё цветёт, свежо и зелено,
Подгуляли – всем известно.
Ну, когда ещё попраздновать,
Да собрать родню любезную?
С пьянкой весть благую связывать —
Логика почти железная!

«В грязь нисколько не ударено,
Все довольные остались,
Холодца и щей наварено,
И вареники удались.
Самогонка словно слёзонька,
Ажно, где такую пили?
Там, на кладбище берёзонька,
Вот, покойных навестили…
У Аксиньи сын бессовестный,
Ольга пьет вовсю извозчиком…»
Бабка причитает горестно,
Вытирая слёзы кончиком

Старого платочка белого,
Керосинку протирает,
«Я на пять минут присела бы,
Да помощниц не хватает.
Поднимайся, детка, я тебя
Уложу, моя кровинка.
Уморилась, знамо, затемно
Встала… дай поглажу спинку…
Спи, твоя уснула скрипочка,
Ах, ты, жалкий мой дитёночек.
Спи, пойду запру калиточку,
Да насыплю курам корочек…

Сам Христос воскресе, милая,
Он теперича меж нами,
И тебя своею силою
Он укроет. За горами,
За долами жил он в городе,
Был учителем чудесным,
Кто и в голоде и в холоде
Слит с дыханием небесным.
Не гордился и не чванился,
Был велик в своей огромности,
Он о людях так печалился!
Да они лишились скромности…

Завтра утром разговеемся,
И зажжём с тобою свечку,
Чаем с куличом согреемся,
Да протопим малость печку…
Дед напился, дураком дурак,
Ах ты, горькая судьбина!
Раздери его совсем растак,
Плачет дедова горбина…
Ладно, завтра поквитаемся,
Спи, любезная голубочка!
Все мы бабы так-то маемся…
Измаралась твоя юбочка…»

Ах, моя Россия, что с тобою
И за что не любишь ты детей?
Столько неба, шири и покоя,
Столько потрясающих идей…
Всё тебе во славу и во здравье,
За тебя – и голову и грудь,
За твоё великое державье
Нам ни охнуть только, ни вздохнуть!
Так за что же ты нас жмёшь и топчешь,
И шлифуешь нами столько плах?
Только перед швалью ты не ропщешь,
Ты – рояль, оставленный в кустах.
Ты, Россия, петь привыкла хором,
Всем твоим солистам рвут язык
Оттого, что несусветным вздором
Ты считаешь одинокий крик.
Ладаном твой дух плывёт печальный,
Отпеваньем – гимна старый звук…
Ты сравнима с площадью вокзальной,
А народ твой – инвалид без рук.
А твои палатные медбратья,
Отожравши морды и тела,
Носят только «фирменные» платья
И вершат «великие» дела…

Гаснет день в моём окошке,
Тлеет за рекой закат…
Словно ягода – морошка,
Солнца плазменный снаряд
Между двух столбов высотных
Канул в ночь, за горизонт,
Отзвучал тысяченотно
Город, сбросив смога зонт.
Тучи серо-голубое
Растрепалось полотно,
И покрылось сизой мглою
Неба гнутое стекло…

Кто думает, что знает о любви
То, что, возможно, многим и не снилось,
Как это чувство он ни назови,
Оно не всякой свойственно крови,
Ведь в мире так немного изменилось.
И те, кто принимают за любовь
Лишь половую возрастную тягу,
В «победах» упиваясь вновь и вновь, —
Те насыщают пустотою кровь
Под чувственную глупую отвагу
И разоряют души и тела,
Кичась своим зазорным пустоцветьем,
Ведь старость потому и «не смогла»,
Что молодость бездумно увела
Всю свежесть чувств в обычное бесцветье.

Вызревают стихи, как смородина,
Как рябина краснеют зарёй…
Ты, моя ненаглядная Родина,
Ты, пожалуйста, стань мне сестрой,
Если ты не бывала мне матерью,
И в печали меня не покинь!
Но за дверь меня выгнала затемно
В набежавшую синюю стынь:
«Ни сестрой, ни подругой, ни бражником
Я не буду тебе никогда!
Мать я дядьке с набитым бумажником
И ему же – сестра и звезда!
Ну а ты – бесполезное марево,
И тобой не прикрыть наготы,
Пей сама стихотворное варево
Из мечты и своей нищеты!
Уповай же на счастье загробное,
Ведь таланты от Бога даны,
Вы поэты – добро неудобное
Для великой продажной страны.
А стихи ваши, может, и праведны,
И кого-то приводят в экстаз,
Но кому станет истинно завидно,
Ведь без слез не посмотришь на вас?!
Вы открыты невзгодам и бережно
Не смогли относиться к себе.
Неумело, нелепо, безденежно
Вы в своей разбирались судьбе.
Неудачные дети у матери, —
Только знаете – вирши писать!
Не для вас эти вышиты скатерти,
Не для вас пуховая кровать,
Не для вас мои речи прилежные
И наследство златое мое,
А для вас эти дали безбрежные,
Где над полем кружит воронье!»

Древний вал – стеною снега,
Школа – в валике стены,
И от лыжного забега
Смех и возгласы слышны.
Купол храма – снежной шапкой,
Крик испуганных ворон,
Да флагшток с намокшей тряпкой
Выше всех прозрачных крон
Чёрных лип, стоящих тесно,
В круге старого Кремля…
Мне до впадинки известна
Та далёкая земля.
На своем портфеле с вала
Я съезжала с ребятнёй…
А теперь вот бабкой стала
И опять хочу домой.
Но стеною стало время,
Толщей выросло глухой.
Как моё седеет темя,
Молодеет город мой:
Там повсюду строек будни,
В небо тянутся леса,
Умещается в этюдник
Уходящая краса.
Хромоногий основатель
На бедре несёт палаш
(Видно каверзный ваятель
Так вошел в скульптурный раж,
Что одну у князя ножку
До земли не дотянул).
Встал он боком на дорожку
Задом к церкви, да заснул…
Тесно, суетно и… пусто,
Машет веткой старый мим —
Ветер, мчащийся безустно
По-над городом моим.

На волне великой перестройки
Можно было просто въехать в рай,
Как Емеля на печи, на койке —
В замок, позабыв про свой сарай.
Кто не ел вкусней моркови фрукта,
Стал о судьбах мира говорить,
Отслюнив себе в карман продукта
«Валового», деньги начал «мыть».
Раскраснелись галстуки и лица,
Заалели вмиг лапсердаки,
И пошла вразнос моя столица,
Застучали пули и бойки.
За пятнадцать лет воды немало
Вместе с криминалом утекло,
Только чище и теперь не стало,
Мутно жизни плоское стекло.
Выборы, пиар и подтасовки,
Ломятся бандиты в вожаки,
Но теперь на модные тусовки
Носят поприличней пиджаки.
Им вживляют волосы и брюхи
Обжимают, ладят маникюр,
Поменяло внешность и кликухи
Много «политических фигур».
Важные до собственной отрыжки,
Выучили модные слова,
Пишут о себе, родимых, книжки,
Что ни пень, то видный голова.
В клумбы и в дороги, и …да что там,
Мало ли куда употребить
Можно тонны денег, а работа,
Про работу следует забыть:
Ведь она не волк, к тому же, люди
На Руси доверчиво-просты,
И греха особого не будет,
Если не достроятся мосты,
Если в хлябях где-нибудь утонут
Сёла, а, быть может, города…
Пусть людишки не кричат, не стонут,
Ведь Шойгу отправится туда!
Он красив и статен, и напрасно
Никогда не станет унывать.
Как же это всё-таки прекрасно —
От стихии бабушек спасать!
Так что всё пока у нас отлично,
Лишь зима бывает невпопад.
В Думе стало тихо и прилично,
Каждый сыт и весел, и богат.
Заполняйте смело бюллетени,
Вас ведь тоже где-нибудь «спасут»,
Если от душевной вашей лени
«Крыши», как фонтаны, потекут!