Татьяна Репина - Не ангел больше я

Вновь тихо плачет на экране чья-то мать,
Сквозь зала мрак горят неярко свечи,
И вздрагивают худенькие плечи —
Их больше некому теперь обнять!

Сменился кадр, уже другая мать
Льет слезы на другом конце планеты!
И мне, как ей, вдруг хочется кричать:
Мой сын, вернись! Мой мальчик, где ты?!

А мой четырехлетний генерал,
Увидев слезы, не поймет, в чем дело.
Солдат игрушечных в строю ровняет смело
И злится, если кто-то вдруг упал!

Я на вопросы отвечаю невпопад,
Я неумелые над ним пою молитвы…
Вся наша жизнь – сплошное поле битвы,
А мы – бойцы на грудах баррикад!

Мы все сошли с ума!
Все чаще нас зовут
Страной ублюдков и страной юродивых.
И вот уж приготовлена сума
Для той, что мы когда-то звали: Родина.

Наш дом разрушен и тому виной
Наш рабский дух, живой с времен татарских,
Великорусской гордости запой
И смерд, провозгласивший смердов царство.

Наш хлеб насущный застит нам глаза
И взгляд наш не встречает взгляды ближних,
И дети наши как на образа
С недоумением глядят на нас, униженных.

Как объяснить им нашей жизни суть?!
Что есть добро, что зло, и в чем удача?
Куда нас выведет неверный зыбкий путь,
И отчего так часто дети плачут?

Мы все сошли с ума,
Все чаще нас зовут
Страной ублюдков и страной юродивых…
Быть может, дети наши прорастут
В иную Русь душой, признав ее как Родину?!

В душной келье седой богомаз
Трет желток, напевая молитву,
Держит долу он пристальный глаз,
отправляя героев на битву.

Звон оружия, ржанье коней,
Копья в небо святое впились,
За гордыню удельных князей
рати в грешном порыве слились.

Стены крепки и рвы глубоки,
Рвутся кони горячие вскач,
Только с берега Леты реки
Все мне чудится чей-то плач…

Нет, не лжет богомаз! На доске
Облак светл, не потуск голубец,
Божья матерь взирает в тоске
На заблудших в безверье овец.

Скорбь вселенская, трепетный лик!
Было все! повторяется вновь
Бабий вой и истошный крик
И, как реки, людская кровь…

Но не держим мы долу глаза,
И России святой голубец,
Сохранившийся на образах,
Не сулит ее скорый конец!

Есть англичане, турки, греки —
Народов – тьма, их все не перечислить!
Мы ж не татары и не русские, мы – зеки,
Порою не способны даже мыслить!

Глаза потухшие, взгляни на наши лица:
В них жизни свет лишь теплится едва,
И прорастают новые слова
Сквозь проволоку колкую традиций!

Неверие – основа бытия!
Нам даже в друге видится предатель,
Коль смог он выбраться из забытья.
У каждого внутри – свой надзиратель!

Мы не умеем и боимся жить,
Любой делец-пройдоха нас обманет,
Есть камень на душе и фиг в кармане,
И Гамлета вопрос «быть иль не быть?»

Порой нас мучит и краснеют веки
От слез, невыплаканных за века,
Но к тяжкой милостыне тянется рука
И спины гнутся… Все мы – зеки!

Я обожаю милого за то,
Что любит он меня любую:
И в модном кашемировом пальто,
И во хмелю, когда я унитаз целую!

Когда несу невыносимый бред,
Когда во гневе бью посуду,
Когда спустя другой десяток лет,
как юная, вновь предаюсь я блуду!

Я обожаю милого за взгляд
То мудреца, то юного повесы,
За то, что уже много лет подряд
Уже седого, но все треплют бесы!

Его люблю неистово, до слез,
Как часть себя, как сердца половину!
Не лгу себе и думаю всерьез:
Вот он уйдет, и я навеки сгину…

Ах, эти нежные слова, что ты шептал в порыве страсти!
Я смысл помню их едва, но знаю – рядом было счастье,
Вело неведомым путем, писало дивные картины
И бытие с небытием во мне сливало воедино!

Мой лепет, твой негромкий стон —
Нет в мире музыки чудесней!
В ней – жизнь и смерть, в ней – явь и сон
Слились в любви извечной песне!

Когда звонит мой милый издалёка,
Я улыбаюсь в трубку телефона:
На свете нет родней, желанней звона,
Когда звонит мой милый издалёка.

Его дыханием и голосом наполнен,
Эфир меня волнует и пленит,
Желанной радостью и нежностью поит,
Его дыханием и голосом наполнен.

Я жду звонка его и знаю, это он!
Не спит иль с мыслью обо мне проснётся,
Мой номер наберёт и улыбнётся…
Я жду звонка его и знаю, это он!

Его руки надёжное тепло
Я чувствую сквозь города и веси,
Как чувствую, грустит он или весел,
Его руки надёжное тепло.

И глаз его лучистых нежный свет
Я узнаю в мерцаньи звёздно-лунном!
Под ним вибрирую как звук в оркестре струнном.
Ах! Глаз его лучистых нежный свет!

Мне не нужны другие, лучше пусть!
Он всё моё: отчаянье, надежда…
Пускай злословят и завидуют невежды,
Мне не нужны другие, лучше пусть!

Русский мат, он красив, словно песня,
Из которой не выбросишь слово,
Если кстати звучит и уместен,
Как перчинка в рецепте для плова!

Может грубым он быть, бить наотмашь,
Может быть по-барковски задорным,
Без него потеряет народ наш
Силу быть только внешне покорным!

Изворачиваясь и кобенясь,
И блюдя лингвистический принцип,
Мы, кривясь, выбираем «пенис»,
А не твердость бравого принца!

Опустив до низов генитальных
Редкой силы слова и накала,
Забываем, что жизнь гениальных
мат из лексики не убирала!

Сам не прочь, и поклонник Баркова,
Пушкин мат культивировал дерзко,
Находя поэтичное в слове
«Блядва», «хуй», а не пошлое – «мерзко».

А ты можешь представить атаку,
Когда смерть расширяет глазницы,
Без орущего матом солдата,
Ощутившего жизни границу?!

Нет, без русского мата и сердце
Стукотит, отдавая хворобой.
Русь без мата, что блюдо без перца:
Остроты нет и вкуса. Попробуй!

Я вновь готова сбросить кожу
И выползти на солнцепёк,
Почувствовать себя моложе,
Чтоб было рядом невдомёк

Другим, таким же скользким гадам,
Что за плечами уйма лет,
Что, кажется, дышу на ладан,
Слепа, не вижу солнца свет,