Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида. Стихотворения

Не нужны мне заклинания,
Никого не позову.
В звездной песне и в молчании —
Долгий век мой проживу.

Не касайся меня, Магдалина,
Не влачись у краев моих риз,
Женской мукою Божьего Сына
На земле удержать не стремись.

Я не плотник, не сын Марии,
Не учитель, не друг я твой,
Позабудь слова земные,
Если хочешь идти за мной.

И ты – не Вифании дева,
Не Лазарь и Марфа – родные твои,
Отныне ты сеятель Божьего сева,
Апостол Моей Любви.

Там, где нога твоя земли коснется,
Не оживет сожженная трава,
И черный вихрь вослед тебе несется —
Так шелестит несмелая молва.

Но ты молчишь, склонив ресницы долу,
Таинственным величьем обречен,
Завившись в быт прогорклый и тяжелый,
В нем поглотить пророческий свой сон.

Но ветхий бог, как мех, уже раздранный,
Вместить не может нового вина,
И ты не в нем живешь, пришелец странный,
Не там, где дом твой, дети и жена.

Тебе знакомо нижних бездн сиянье,
Денницы близкой дерзновенный взор,
И сладостность свободного познанья,
И горького изгнанья приговор.

И ничего о них молва не знает,
И ничему там не поможет быт,
Где Дьявол с Богом в смертный бой вступают
И где душа, как два костра, горит.

Ты ходил тропинкою лесистою
По лощинам тем же и холмам,
Где идут стопы мои нечистые
Каждый день к мучительным грехам.

Светлый нимб, души твоей сияние
Я ловлю порой на облаках,
И в росистом трав благоухании,
И в закатных розах на крестах.

Но, смущенный темным отвержением,
Вечной болью незаживших ран,
Белых риз твоих прикосновения
Дух страшится – зван, но не избран.

Чудом встречи глубже озаряется
Дикий мрак падений и утрат.
И твоей святыней не спасается
Дух, гееннским пламенем объят.

Два озера лесных – глаза,
В них – мудрость вещего ребенка.
Порой нежданная слеза
Сквозь смех, стремительный и звонкий.

На тонких пепельных косах
Два банта – желтый и вишневый.
Неоперенных крыльев взмах
В движеньях грации суровой.

В певучем бархате речей
Органа голос величавый.
И вдруг – победный звон мечей,
И дальний отзвук битв кровавых.

Волшебник снежно-белый кот
С янтарным ворожащим оком
Тебя – царевну – стережет
И там, в краю от нас далеком.

С твоей картины нежный зверь,
Прозрачно радужный лосенок,
Тебе открыл Эдема дверь,
Где призрак, ласковый и тонкий,

Земного сына твоего
Тебя объятьем лунным встретил
И дивной музыкой отметил
Твоей кончины торжество.

В твоем пространстве многомерном [106]
Сыскав единый монолит,
Движеньем медленным и верным
Твоя рука его дробит.

И, разделяя, созидает
Угрюмых ликов хоровод,
Чьей жизни сумрачная тайна
Еще в веках разгадки ждет.

А здесь, в трехмерной нашей были,
Ты ясен, прост, как голубь белый.
И скрыты творческие крылья
Красноармейскою шинелью.

Они меж нами пребывают
И нами видимы порой,
И часто даже роль играют
В любой профессии земной.

Средь них актеры и поэты,
Возможен даже большевик,
Но в их глазах иного света
Всегда заметен жуткий блик.

Не в нашем ритме их движенья;
Как незнакомые слова,
В устах их наши выраженья.
Земли касаются едва,

Как тень скользящая, их ноги,
И им легко переступать
Морали скользкие пороги
И сразу две игры играть.

И, может быть, они крылаты,
И в разных могут жить телах.
Видали их неоднократно
За раз и в двух, и в трех местах.

Их часто любят без надежды.
Они же любят кровь сердец.
Для них измены неизбежны,
И быстр, и странен их конец.

Как тихо у меня в душе,
Как будто в ней одни могилы,
Как будто в них почиют все,
Кого любовь усыновила,

Кто верой в спутники был дан,
Кого надежда увенчала.
И боль тиха от старых ран,
И тихо самой смерти жало.

Чайник пунцовый с отбитым носом,
На чайнике – с розой медальон.
А внутри его – пепел от папиросы,
И георгины в тубе жестяном.

На стенах картины своего изделья.
Пальмы да пальмы. Без берегов
Моря, и кое-где пастелью
Созвездья с другой планеты цветов.

За иконой охапка сухого бурьяна,
Одеяло вместо гардин на окне.
И самодельный лик Иоанна
Над постелью приколот к стене.

А у меня в груди орган [108].
В носу тончайшие свирели.
Усыновил меня диван,
И стал он гриппа колыбелью.

Что делать? Вместо Турандот
Иная мне дана задача.
Терпин-гидрат, компресс, и йод,
И сода с молоком горячим.

Но это – Майи пелена,
Терпин-гидрат и сода,
И что мрачнеет из окна
Ненастная погода.

Наш дух живет всегда в дали,
Он только собирает,
Как дань сужденную земли,
Над миром пролетая,

Тоску иного бытия,
И боль, и отреченье,
Неся их в дальние края
Для горнего цветенья.

Пойдем, пожимаясь от холода,
Замесим топкую грязь,
На базаре навозное золото
Обойдем, к стене сторонясь.

В посконный, гремящий, тележный,
Алчбою насыщенный торг
Скользнем стезей неизбежной,
Как санки бросают с гор.

Капусту купим брюхатую,
Брюквы (за две – миллион),
Потеряем калошу у ската,
Расплеснем с молоком бидон.

Доплетемся домой, и покажется,
Что всё это – сон…