Ирина Серебренникова - Неотправленное письмо

Нет женщин без мужчин —
закон таков.
Душа тучнеет и дряхлеет тело,
А красота, проглянув в мир несмело
Не расцветет, не подарит плодов…

Я Петербургу посвящаю стих —
Любимцу и ветров, и вод морских
Под северным жемчужным небосводом.
Прекрасен он в любое время года.
Я Петербургу посвящаю стих.

Любимцу и ветров, и вод морских,
Творцу судеб и малых, и больших,
Родному городу, которому нет равных,
Хранителю дел и традиций славных,
Любимцу и ветров, и вод морских.

Под северным жемчужным небосводом
Рождённому дыханием свободы
Среди болот и горестей людских
В наследство поколеньям молодых
Под северным жемчужным небосводом.

Прекрасен он в любое время года:
Когда слышны ночам июньским оды,
Иль город тонет в золоте листвы,
Иль обновлён зимой наряд Невы —
Прекрасен он в любое время года!

Я Петербургу посвящаю стих,
И пусть мой голос не звучней других,
Единственному городу на свете,
Шагнувшему в четвёртое столетье,
Я Петербургу посвящаю стих!

Что-то переменчива погода —
То пушистый снег, то гололёд.
С Новым годом, люди! С Новым годом!
Пусть счастливым будет Новый год.

Где-то не сумели, не успели,
И начать чего-то не пришлось,
Даже проиграли в важном деле
И о чём мечтали – не сбылось.

Но уже короче стали ночи,
День длинней на несколько минут.
Кто-нибудь за нас да похлопочет,
Нам пропасть до срока не дадут.

А декабрь торопится с уходом,
И полно предпраздничных забот.
С Новым годом, люди! С Новым годом?
Пусть счастливым будет Новый год!

Вновь в Петербурге звон колоколов
И белизна Рождественской метели,
И голова кружится как с похмелья
Среди других, трезвеющих голов.

По старым ностальгия временам,
И мнится – с колокольней возродили
Ту веру, что была дана отцам,
И дедовы забавы возвратили.

Гуляет перед Рождеством метель,
Сочельник весел, и хохочут святки.
Под мишурой благоухает ель.
И, значит, СЛАВА БОГУ, всё в порядке!

Моя судьба счастливей судеб многих.
Ей буду благодарна до конца.
Она в начале жизненной дороги
Мне сохранила на войне отца.

Отец мой, очень мирный, очень штатский,
Он даже тапки сунул в вещмешок.
На перекурах средь братвы солдатской
Наверно, слышал ни один смешок.

На Ленинградском, огненно-кровавом
Ему пришлось стрелять-то только раз.
На фронте наводил он переправы,
Как мог бы наводить их и сейчас.

По водам Нарвы, Тиссы и Дуная
Шёл понтонёр сквозь орудийный шквал
И, путь войскам к победе пролагая,
Порою сам огня не замечал.

Мала была. Не помню дня Победы.
Но вот опять весна. В цвету страна.
Девятого, весенним утром деду
Мой взрослый сын достанет ордена.

Гляжу на них, и чуть подводят нервы.
Унять волненье не хватает сил.
Таким как сын, отец был в сорок первом,
Когда на Ленинградский уходил.

Как листы, покрытые инеем,
Тоже стали совсем иными мы,
Но порою утрами свежими
Нам побыть случается прежними,
Потому что живем надеждами:
Есть еще, кто видит нас прежними…

Поздравленья, речи.
Ты в слезах.
Как иначе вспоминать блокаду?
Выпало на долю Ленинграду
То, чего не скажешь на словах.
Город наш над невскою волной —
В книге судеб огненная строчка.
Выжить вместе с маленькою дочкой —
Подвиг ленинградки молодой.
Молча мы с тобою посидим.
Как ты скорбно голову склонила…
Ты меня в блокаду сохранила —
Бог поможет,
внуков сохраним.

Мы не помним, не знаем войны,
Но суровы её отголоски:
На портретах чернеют полоски,
И нескрытые слезы слышны
В тихом, сдержанном голосе мамы,
Что траншеи копала и ямы
Под обстрелом блокадной зимы
И не может забыть эти дни.

Мы не помним, не знаем войны.
Снятся нам только мирные сны.
Но остался пацан сиротою
С малолетней девчонкой-сестрою.
На мальчишечьи плечи легли
Дисциплина суворовской роты
От родимого дома вдали,
Долг отца и сыновьи заботы.

Мы не помним, не знаем войны,
Но у нас подрастают сыны,
И сегодня тревожно нам что-то…

Я – женщина технического века.
Ни пол, ни возраст делу не помеха.
Всё от и до: будильник и метро,
Короткий завтрак и обед в бистро.
С утра до ночи на глазах у всех
С экзаменом на стойкость, на успех.

Но иногда… я время выбираю
И старым транспортом,
медлительным трамваем,
Неспешно еду к невским берегам.
Единственная панорама в мире
В неповторимой стройности и шири
Влюблённым открывается глазам.
В точёно-чётком ритме колоннад,
В волненье вод, оправленных гранитом,
Такая жизни полнота открыта,
Что мне не страшно
в завтра бросить взгляд.

Как хороши глаза у молодых!
Раскрыты широко и смотрят прямо.
Все интересно им. Вопрос упрямый
В ответ не терпит истин прописных.

В них целый мир, что был и мной открыт,
Познания свет, что был и мне подарен,
Но после безрассудно разбазарен,
Погашен или просто позабыт.

Завидую? Немного. Иногда.
Но знаю: там, где в слабости сомненья
Оставить не сумела я следа,
Ждёт молодых успех преодоленья.

Боюсь дверей, обитых кожей,
С накладкой дутою под медь,
Не поспешат их отпереть
Ни для друзей, ни для прохожих.

За ними глухо и тоскливо,
Там затаилась боль впотьмах,
Непроходящий чей-то страх
От света спрятан торопливо.

Люблю распахнутые двери!
Их с бесшабашностью доверья
Чуть прикрывают на авось,
Для них любой – желанный гость.

Они живут умно и просто
С веселым скрипом и хлопком.
Одна ведет в знакомый дом,
И я вхожу туда без спроса…

Гудит толпа. Строительный забор —
Сосредоточье дум и устремлений —
Стихийная доска для объявлений.
«Пропал эрдель…» «Куплю большой ковер…»
Съезжаются… Дряхлеют старики.
Быть надо рядом, если занедужат.
Разводятся… И общий дом не нужен,
И под одною крышей не с руки.
Забор пестрит лохмотьями одежд
Разнообразных вкусов и фасонов.
Здесь в сотнях адресов и телефонов
Лишь единицы сбывшихся надежд.
Мне – мимо…