Андрей Кайгородов - Воздух

Вакханка бедная моя,
Одна сидишь ты у сарая.
И ждешь, когда придут друзья
И чинно вскроют пробку рая.
И хлынет сок целебных сил
По венам скуки одичалой,
И выйдет выхлопом густым
Вся боль и грусть твоей печали.
И запрокинувшись назад,
Ты примешь всех друзей голодных,
И от щедрот твоих услад,
Они оставят труп твой потный
На растерзание словам
И на прощение богам.
А ты сольешься с ветра песней
И поплывешь в страну теней,
И скажешь – Боже милосердный,
Хотя бы тридцать грамм налей.

Светло ли небо души твоей?
Светло, да только стаей черных птиц
Его давно заволокло.
Тепло ли сердце души твоей?
Тепло, да все лишь от углей,
И видно скоро уж от них
Останется одна зола.
А что ж душа?
Душа моя больна,
И нет у ней врачей.
И что же дальше?
Дальше что?
Ручей и смерти молоко.

Три гневных пса,
Три светлых ортодокса,
Три головы у пня,
Ни слова, ни полдня,
Лишь пустоцвет и солнце,
Да запах ковыля.
Я, огибая струны временные,
Мчусь вне пространства,
Вне бумажных стен,
Латая горлом радужные мили,
Глотая легкими тяжелый воздух сфер.
Дробясь на атомы лучистых перезвонов,
Слагая в папки ворохи судеб,
Я робкий ветерок несущий стоны,
Подвергнутых коррозии сердец.
Печальных глаз неистовые вздохи,
Плетут капканы счастья своего,
Но плодородия поля бездонны,
В них счастья пустота
И миром правит зло.
И их покой не требует осмотра,
Нет двери, к ней не подобрать ключа,
И охраняют их
Три светлых ортодокса,
Три гневных пса,
Три головы у пня.

Я и мир,
Мир и Я.
Мир во мне
И в мире Я.
Мир вокруг,
Но мне ни я
Протяжный звук
Гения – Я мир.
Вокруг словом
Из небытия
Вычленил
И слово Я,
Слово мир
И мир слова.
Словно Я и мир
Во мне, но мнения
Излишни все.
Покуда умер Я
И мир со мной,
И мир во мне,
И те слова —
Я мир,
Мир Я.

Премудростью буковок-крюковок,
Слагаюсь шепчу понимания.
Но вынимая из темени
Встречаю повсюду лишь…
Клевером ноги опутаны,
Волосы ласковой проседью,
Мутными стеклами памяти.
Но сколько их спрятанных камешков?
Ну что же не все скоту праздники,
Морозом подернулась кожица
И прямо во белы сандалики,
И в рай по дороге корежиться.
Слагаю слогов окончание,
Но все мне не впрыгнуть в летящее,
Что б славными брызгами старости,
Наполнить корыто и тазики.

Чем напитать стихи?
Божественной росой,
Иль выделениями желчного нутра?
Неописуемой земной тоской,
Иль радостью шального ветерка?
Во что их облачить,
В бриллианты и порчу,
Иль рубище, булыжники и грязь?
И как, заставить их – благоухать,
Или напротив, приказать вонять?
Что вылепить, построить, воссоздать,
Строеньем рифм направленных к душе,
Или взорвать, разрушить, разломать,
Что в сердце теплится и роится в уме?
Воспеть прикрасы, свет любимых глаз,
Иль ненависти черной пустоту?
И что вообще есть стих —
Божественный экстаз,
Или проклятие, рожденное в аду?

В пространстве куба
Будет ли прозрачней
Цвет выделений железы,
Раскрой закатную
Неумолимость счастья
И разрывая ткани швы
Ползи.
Ползи до сгустков исступленья,
Ползи до ломоты в спине
И пусть в кубическом пространстве
Ты от стены ползешь
К стене.
Все ж не напрасен труд безумца,
Кричащего в тугую твердь,
Твой куб всего лишь форма гроба,
Осталось только умереть.
Что б просочиться в мир унылый
И вспыхнуть спичкой на ветру,
И превратившись в кучу пепла,
Понять – все это ни к чему.

Мыслить рисунками —
Такая уж это вещь небывалая?
Разве не выпита сливой сиреневой
Капля за каплей вина окаянная?
Разве же смелого сокола около
Стая павлинов затеяла плястбище,
Разве же все это камень иль пастбище,
Мирно пасется, несется, куда?
И невозможно поймать убежавшее
За горизонт, не считаясь с конца,
Мы проживаем все после и Господи
В этой печали вся наша вина.
В этой секунде разящего голода,
В этой минуте плывущего счастья,
Тонны закопаны грязи и золота,
Тонны ненужной опасно блестящей.