Люба Правда - На языках хинди и суахили

Вот же ведьмы, что жрут и не толстеют,
Такая колдовская конституция,
А вот же поэты —
Страшные нечистые звери,
Поэты
Не могут
Заткнуться!

Через каналы, страницы, литадреса,
Вечера пафосные,
Идут, бренчат, брезжат голоса —
Вещает
Трансляция.

В парке, в театре, с пивом на лавке
Бубнят и слюною брызжут,
Поэты, поэта, поэтов давка.
Для ума ищут некую пищу.

Мало, в сущности, толку
От словоохотливых животных,
Их образ только украшен
Присутствием тучной девочки Маши.

Кровь на флаге империи.
Калом обложенная корона.
Мы с тобою такие древние —
Нас даже духи предков не тронут.

Мы с тобой изначально поехавшие,
Нас не поносила мать-земля,
Мы изобрели символизм – как в истории брешь,
Где цивилизация – вещь,
Изобретенная зря.

С каждым годом труднее поверить в бога,
С каждым разом труднее найти начало —
А был современный мир, в мире стояли помойки,
И из каждой кровью ужасно воняло.

И стояли котлы,
И строились тюрьмы
Заключенными для будущих заключенных,
И наверное, тогда уже было немодным думать —
Порешённые правили порешёнными.

Если не знаешь имени бога, зови кого угодно!
Чтобы усердно ратовать – выучи наши мантры!

Эй, капитан!
Мне подбросьте ещё якорей,
Я во веки веков, и ныне, и присно,
Я здесь пью дрянной «777» портвейн,
Охуевая от жизни.

Джон стрелял у бомжей сигареты,
Из травмата стрелял по прохожим,
Джон – не душа, заблудшая где-то:
Он убивать и хочет, и может.

Коммунистической приправленный спесью,
Джон караулил детей олигархов,
Их вместе мечтал собрать и повесить,
Хозяев не жалко! Хозяев не жалко!

Ебанутое дитя пролетариата!
Смерть буржуям и общее равенство!
Убивай богатых, ешь богатых!
Революция всегда начинается с крови, нам
Революция!
Нравится!

Рубашки белые, связаны руки,
Задаётся утро, чуть брезжится,
Вы – враги народа, а ну покайтеся, суки!
Вот такие охуенные сны в психиатрической лечебнице…

Все женщины делятся на дам и не дам —
Интеллектуальные шутки низкого сорта,
Мир – это в никуда идущий вагон-ресторан,
Разорванная трахея, окровавленная аорта.

Мир – это шведский стол, а никто не ест,
Перед страхом смерти обычно теряется аппетит.
«Как бы мне так правильно взять лечь или сесть,
Когда разлагающийся кишечник болит».

Люди в вагоне смотрят в окно и слепнут от
Обещанного конца или немыслимого спасения,
Порезанный машинист поезда уже как сутки гниёт,
Гнию, постигая дзен, и я.

Мир материальных ценностей и идей
Вбирает в себя религию, как воздух в лёгкие,
Москва ненавидит вещи, ненавидит людей:
Автомобилисты встревают в пробки.

Рушится храм системы, тело есть храм души,
Требует ласки, но жаждет опиздюления,
Призрак Европы в новостях мельтешит,
С ним тоска соседствует, русская, древняя.

В итоге – никому не вырваться из сознания обители,
Одна судьба – в заточении провести годы и дни,
Здесь народ, недовольствуя, обсуждает мировую политику
И в рестораны ходит, чтобы почувствовать себя людьми.

1.
Военные – это теперь солдаты, сражающиеся за зарплату,
А торговцы – главные идеологи общества потребления,
Интеллигенция – третий глаз социума, виноватый
В отсутствии у него функции стандартного зрения.

2.
Здесь страна существует, как сразу все страны,
И взрослые, всегда остающиеся детьми,