Дмитрий Бурдаков - Chanson triste. Стихи о вечном и не очень…

Не осознав моей любви, как воля
Я буду вечно вспоминать, тебя поэт!
В слезах, в саду, в обидном горе,
Я прокляну тебя и твой завет!

Я так хотел увидеть слезы на глазах,
Шептание губ: «Прости мой друг Иуда»
Иль это было все от страха о мечтах,
Окутанных глубин объятиях спрута.

Мое бранное тело – песок.
Моя хмельная душа – море.
На солнце из них выходит сок,
С пряным вкусом полыни настоя.

Промеж двух берегов Эллады,
Древнегреческий колос стоя.
Стирая с щеки остатки помады,
Продаваясь утехам 20-ых застоя.

Саксофон негритянского джаза
И аллеи причудливых птиц.
Все как будто по венам зараза,
Вокруг миллионов безалаберных лиц!

В удушье цветов и стонов романов,
Папирос, алкоголя, блудниц и вранья.
Мимо могил, мимо газет и бульваров,
Забывая пробранные времена……

Мое тягучее время, как тело песок.
Моя вечность истощима, как и душа.
И море кончается под удар молотка,
Взахлеб тяжело с одышкой дыша…

Однажды напишут в его некрологе,
Был вот такой то, родился тогда-то,
Погиб от шрапнели, где жизни порог.
Давным-давно, не помним когда-то.

Имени не числится, и списка нет с ним,
Кто он? Кем был и где он родился?
Может, какою мечтой был он, маним,
Не знаем, он нигде и никак не сохранился.

Но помним одно, что был он в Берлине,
Во время войны у рейхстага стоял.
Что делал? Не знал он в помине,
Только гвоздём он надпись черкал!

Выводил и старался за память о доме,
За кровь поколений на русской земле!
Он находился как будто бы в коме,
Он без наград, не стоял он в кремле!

Писал и плакал, вспоминая мать,
Пока Кантария под небом возгружал!
Флаг, тянувший красных воинов рать,
А он, все писал и слезы вытирал!

Готово! Появилась надпись на рейхстаге,
Красуется под натиском из пуль дождя.
Ни ради молота с серпом на флаге,
Ни ради звезд с пагонов нашего вождя!

«Мы из Ельца!» – Запомнят нас на веки,
Мы тоже были здесь у ваших стен!
А он, наверное, упал, закрывши веки,
В пыли, в обломках ели он заметин.

«Мы из Ельца!» – Он написал, но кто он?
И кем он был в момент лихой войны?
Герой достойный почетных похорон,
Или герой, погибший от пальбы!

Какой пустяк!
Увидеть боль и слезы
И утром спящие цветы
Слегка убитые морозом
Лежат бойцы, они мертвы

Рядом пожелтевшие шинели
Одинокая гармошка не поет
Убит хозяин! Мертвый он в траншеи
Он больше песни о любви нам не споет

Вон там разится кровь из раны
У медсестрички славной, молодой
Она ползла не ради будущей награды
А ради спасения жизни золотой

Здесь сотни писем без ответа
Валяются на огненной земле
Живым не передадут привета
И не поведают о героической судьбе

Куда же подевались все бойцы
Засыпало их временем и пылью
Они как те убитые цветы
Растоптаны беспамятством и былью

Когда-нибудь нам всем придет весна,
Растает снег, расчистив путь для света.
Мы обречены, как деревенская страда,
Закончившись, не пережив рассвета!

А наши трупы понесут пугливые ручьи,
За дальний горизонт язычной тризны.
Как будто корабли бумажные, ничьи,
В руках детей, забывших об отчизне!

Не уплывем, растаем под эгидой солнца,
Закончив пагубный для жизни путь.
Взойдя цветами полевыми для оконца,
Нас осветят в крови гонявшей ртуть!

А может с крыши, разбежавшись вниз,
Разбившись вдребезги сосулькой ледяной?
Мы преклонимся пред королями ниц,
Забыв, что прокляты порочную весной.

Когда-нибудь нам всем придет весна,
Растаем или нет? Подвержены психозам!
Мы долго здесь живем без боли сна
В далеких зимах укутанных морозом.

Когда-нибудь нам всем придет весна?

Сквозь темноту лесов и дальнобойщиков фур,
Тусклых ламп и запах плохой, соседей бомжей.
Несется мой автобус, полный как обычно дур,
По трассе М-4, неся свет фар как огонь Прометей!

В плеере играет Чайф, о том что спешить не надо,
В ухо кто-то дышит перегаром, склоняясь фейсом вниз.
За окном пролетают указатели: села и города,
А автобус все скребет о дорогу свой пузатый низ.

Может правда если «есть в кармане пачка сигарет?»
Все значительно не плохо, как завещал нам Витя Цой.
Крестражи свои души, люди по складируют в пакет,
А мне так страшно одному в рейсовом, хоть волком вой.

И кажется здесь никого, только водила бессменный,
Давит в газ, как душевно больной без рубашки.
Может быть он как красный Ленин бессмертный?
Наверно. Или как Иисус распятый любит загадки?

Остановка, ещё одна, маршрут как по карте,
Только вот без легенды и знаков условных.
А темно все так же, как в глубоком зимнем марте,
17-го года, и нет в Брест-Литовске договора позорного.

Только мы, ты и я. Я твой Есенин ты моя Айседора,
Только я не читаю стихов, а ты не танцуешь в большом!
И нас не считают культуры богами, ведя до гроба,
А когда мы свихнемся, будем танцевать голышом?

Я видел, как дым бежит по фильтру,
Компактного Бонда за 53 рубля.
Как огнём красного цвета, палитра
Играла, в тумане. Соблазняя меня.

Как лист на промокшем, от соли асфальта,
Из бумаги тысячи слов, как книга книг.
Сгнивал, как пыль из камня базальта,
Достигая коррозии последний пик.

Я видел, как от влаги простые чернила
Исчезали, погибали на нём и слова!
Разбежались и мысли, как по Нилу
Вода. Разболелась недавно моя голова.

От табачного дыма, исчезал, торопя,
Тот листок со словами из цвета
Ночи чёрной, фальши ненастного дня,
Не видя и йоты небесного света!

Но кто тот автор? Слепой и могучий творец,
Молчаливо писавший великие строки.
Которым приходит без славный конец,
С пустяком, где, мол ерунда велика!

Я увидел, как дым пробежал по пальцам,
Компактного Бонда за 53 рубля.
Прочитал я те строки, как вальсом,
За танцевала моя душа из стекла!

Простые слова, правда, затронут меня,
Предложение в слезах, осталось дрожать:
«Мое детство, я честно, я люблю тебя,
Пообещай, прошу тебя, сегодня не умирать!»