Татьяна Славская - И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза

P.S.
Но знаю (хоть редко об этом я вслух…) —
есть нечто сильнее характера… ДУХ.

Им – тяжело. Им тяжела их плоть:
их каменно свисающие руки,
глаза, отяжелевшие от муки
под веками, что как созревший плод
вот-вот опасть – и навсегда! – готовы…
Они – толпа, где каждый – только овен…
Точнее – стадо, где пастух – нужда,
безвременье и голод, и вражда
с собой и миром, к ним что глух и слеп,
что им – не дом, а тёмный хладный склеп…
Но им, живым, чей безотраден путь,
с пути того не суждено свернуть…
Судьбы своей ничем не побороть —
и потому так тяжела их плоть,
опущен взгляд и тяжелы их руки,
и замер дух, и неизбывны муки,
и новых сил ни в чём не обрести,
и взгляда от земли не отвести…

Не знаю я,
куда меня несёт,
когда
в неведомую Лету кану я…
Но знаю твёрдо,
что во всём есть всё,
хоть есть во всём
и сущностное, главное.

Не к живому плечу, а к дереву
припадая, ищем опоры мы.
Всё, что нам изначально вверено,
оговорено нами, оспорено.
Мы спешим… И в неведомом беге
от себя, от себя убегаем…
Лето… Осень… И вот уже снеги
на плечах наших медленно тают…
И так долго всё длится и длится,
что морщинисты стали лица,
что глаза от тоски потускнели,
свет не видя в конце туннеля.
Он – куда, этот бег с ускорением?
Он – откуда? От сотворения
мира, разума, рая, ада ли?
Мы бежим. Мы спешим… А надо ли?
Обогнали себя? Отстали?
Износили свои вериги?
Мы, пришельцы из дальних далей,
заигрались в земные игры.

Давно сменились грозы на морозы…
Дожди и грязь, и слякоть – позади…
Я плачу, тихо сдерживая слёзы…
А может, стоит – криком изойти
и раз хотя бы нарыдаться вволю,
и молнии метать… И жгучей боли
на милость сдаться и сказать: «Бери,
бери меня, что хочешь сотвори
с моим усталым, глупым, бренным телом,
надумаешь – в котле его вари
в своём аду… легко так… между делом…
Но душу… только душу отпусти!
О, Господи… прости меня… прости…»
И вдруг судьба, кто знает, вдруг она
как меч, что не сечёт повинну голову,
нас бросит не в котёл, (где плавить – олово…),
а в кущи, где покой и тишина,
где неба синь прозрачна и ясна,
где нет зимы – лишь лето и весна,
прохладны реки и песчаны бреги,
и живность, словно в Ноевом ковчеге,
довольна парой, избранной ей Ноем?!
Но… мне что делать с этой тишиною,
коль для души там – та же пустота
и суетность, и темь, и маета?..
О, боль моя!
Побудь ещё со мною…

В свой день печальный, остальных печальнее,
подумалось мне горько и нескладно
вопросом, обращённым в никуда:
Что есть – и есть ли – у меня сегодня?
Сегодня , в этом дне, в отрезке жизни,
что мы зовём – семь разных букв – сегодня ?
Что есть – и есть ли – у меня сегодня ?
Вот эти комнаты, где лишь одно дыханье —
моё дыханье – движется вовне,
ни с чьим дыханьем не соприкасаясь?
Что есть – и есть ли? – у меня сегодня ?
Вот эти комнаты, где я – наедине
с душой своей, так рано поседевшей,
хоть волосы мои – ты, зеркало, порукой —
ещё кудрявятся и сединой лишь брезжат?
Ах, это слово – брезжат … Мне словарь
синонимы подбрасывает щедро:
светлеют, развидняются… И вдруг… —
спасибо, слово! – вдруг в душе моей
светлеет, развидняется , и я…
…Дыханием дыхания касаюсь —
дыхания, любимого дон е льзя, —
пусть это только в памяти моей…
…И глажу мамы волосы седые,
хоть мама столько долгих-долгих лет
уже в другом, ин а ком измереньи…
…И что-то тихо сыну говорю —
о сыне сына, внуке моём взрослом,
которому исполнилось четырнадцать…
Я их так редко, очень редко вижу —
их жизнь проходит в городе другом…
Но как же мной, далёкие мои,
здесь и сейчас – о, как вы все любимы! —
да, в этот миг, сейчас, сегодня , нынче,
здесь, – в этой комнате, где лишь одно дыханье, —
моё дыханье! – согревает воздух…
…И вдруг звонок, звонок по телефону,
и цифры проступают на табло —
три… семь… и пять… и дальше, дальше, дальше…
И входит жизнь, живыми голосами
меня включая в дело, в состраданье,
в сотрудничество, сопереживанье,
души моей обитель сопрягая
со всем, что вне … О нет, уже – во мне …
… Светлеет. Развидняется . И я,
проснувшись, торопливо заношу
стихи вот эти на листок бумаги,
вот эти мои белые стихи…
Они белы, но не наличье рифм,
(точней, отсутствие…) их делает такими,
не белый цвет бумажного листа —
в них брезжит утро, брезжит седина,
что в волосах моих не проступила…
Светлеет … Развидняется … Январь.
Начало года – как всему начало…

Мечтаю!
Обывателем!
Побыть!
Проснуться,
потянуться,
улыбнуться,
холодною водой ополоснуться
и, взяв топор, дровишек нарубить,
печь истопить, сварить борща и каши
(ну, вкуснотища! ешьте, знайте наших!),
полить герань на белом подоконнике
и вычитать в прабабушкином соннике,
что сон ночной – мне, безусловно, «в руку»,
и с легкостью и радостью, без скуки
убрать свой дом – свою планету малую,
пыль вытрясти из всех половиков
(пыль дня всего лишь, а не пыль веков…),
часок вздремнуть – спокойной и усталою,
с соседкою, проснувшись, поболтать,
морковину, что в долг брала, отдать…
Но вот – стихи…
С какой бы
это стати…
Мечтаю!
Обывателем!
Остаться!

Давным-давно,
в далёкой дальней дали,
до первого
рождения земного
черты мои
незримо проступали
во чреве материнском —
как основа
всех будущих
свершений и обид,
надежд и упований,
и раздоров,
реальных и надуманных
коррид,
где я была…
быком ли?.. матадором?
И только кровь —
по жилам и из вен —
была такой горячей,
настоящей,
что я рождалась
заново на свет,
навеки с ним
пред этим попрощавшись…
…Давным-давно,
в далёком далеке,
как первый знак
рождения земного,
характер мой
без страха, налегке
из чрева —
материнского, родного —
входил в тот мир,
где Суть и Суета
полярны так
и так нерасторжимы,
где Истина
и Свет, и Красота,
как вдох, насущны
и – недостижимы,
где странники
безропотно приемлют
любые муки
и любые раны
в своём пути
к обетованным землям,
в своём пути
к неведомому храму.
…Пусть седина
клубится на висках,
и зной палящ,
и беспощадны ветры —
они идут
по медленным пескам,
идут в веках —
и с ними только вера.
И вдруг – травинка
там, внизу, у ног…
Кем, как, зачем
им явлена в пустыне?
И есть надежды
маленький росток,
и сердце утомлённое
не стынет…